Читать «Оскорбленные чувства» онлайн - страница 85

Котик? Мы скоро? – мурлыкнула она художнику в ухо.

Сейчас, миленыш, еще заглянем наверх, на фуршет, и поедем. Ты сходи пока, попудри носик.

Девица-каланча кивнула и ретировалась, оставляя альдегидный шлейф ароматных духов.

Завидую вам, великим, – любострастно признался пухляш, проводив ее масленым взглядом.

Так что думаете про Капустина? – продолжал о своем человечек. – Ему, считаете, ничего не грозит?

Это он грозит, а не ему! – засмеялся пухляш. – Вы видели извинения журналиста, Катушкина? Видели? Это же умора!

Он достал смартфон, потыкал куда-то подушечкой указательного и продемонстрировал собеседникам яркий дисплей. На дисплее на фоне облупленной стенки маячила голова журналиста Катушкина. На голову, как будто что-то скрывая, низко напялили дурацкую шапку с логотипом Олимпиады-80. Под красными глазами Катушкина чернели тени. Он близоруко моргал. Он шепелявил:

Хочу попросить прощения у главного прокурора нашей области… Я был не прав… Я получал деньги от иностранцев и просто хотел перед ними выслужиться. Потоптаться грязными сапогами на нашем родном уголке, на России… Я клеветал, я врал. Я предавал. Но я каюсь. Простите, что хотел замарать ваше доброе имя… Вы, не жалея себя, так много делаете для правопорядка…

Распухшие губы Катушкина ворочались через силу. Из заросшей щеки выглядывал фиолетовый кровоподтек.

Хватит, хватит, – отмахнулся Погодин. – Что на урода смотреть?

Каково? – радовался пухляш. – Нагнули-таки раком эту сволочь. Теперь «Сирену» закроют, наверное. Я очень надеюсь на Роскомнадзор.

А что Марина Семенова? – продолжал волноваться человечек. – Причастна к несчастью с Лямзиным или не причастна? Вот как понять?

Но фойе начало наводняться оставшимися гостями. Все обступили Эрнеста Погодина. Впереди их ждал закрытый фуршет. Они предвкушали тарталетки с начинками и коньячную горечь. Понеслись панегирики.

И когда вся компания, славословя Эрнеста Погодина, подобралась к парадной лестнице, художник узрел, как ему навстречу, шурша фатиновым подолом, торопится Марина Семенова, а сзади, неся на локте ягуаровые меха, переваливается Ильюшенко.

Эрнест! Эрнест! – позвала Семенова. – Прости, не успела прийти пораньше. Но не могла пропустить твою выставку!

Она лучилась довольством, торжеством, великолепием наряда, лица и сложения. Пухляш восторженно заморгал, человечек пригладил свой ежик, а Эрнест Погодин, согнувшись, припал к ее душистым рукам.

14

Открывался спортивный праздник. Городская площадь плясала и свиристела. С лотков продавали поджаристые оладьи и вареную кукурузу, разливали сбитень и медовуху. Прямо на площади огородили аренки, на которых развертывались народные развлечения. Клюшки сцеплялись и расцеплялись, словно фехтующие рапиры. Подростки гоняли в хоккей с мячом под гикание гуляющих. Ряженые зазывали народ играть в лапту, коняшки и вышибалы. Румяные дети катились в колясках, как дожи, осматривающие подданных, из разжатых ладошек падали на неровный асфальт флажки-триколоры. С парадной сцены, чернеющей кубами-динамиками, кубарем бежали частушки.