Читать «Три жены. Большое кармическое путешествие» онлайн - страница 2

И только в самый последний момент, разбиваясь о камни, рассыпаясь в сотню тысяч мельчайших брызг, она поняла, что смысл…

Дара проснулась в холодном поту, нащупала выключатель. Зажегся маленький ночник – желтый месяц – в другом конце комнаты. Она выбралась из-под одеяла и тихонечко прошла к столу, оборачиваясь на спящего мужа. Сегодняшняя ночь посылала вещие сны. Дара взяла ручку, тетрадь, которые приготовила с вечера, и стала быстро, вкривь и вкось, записывать, боясь упустить то чувство, которое открылось ей только что: «Господи! Даю тебе слово, нет, страшную клятву приношу тебе, Господи, что никогда, слышишь, никогда, ни при каких обстоятельствах, я не буду участвовать ни в одном сражении, ни в одной битве. Я не попадусь на уловку изощренной иллюзии, цепляющей всех и каждого, ты открыл мне, Господи, что нет в мире ни одной выигранной битвы, как нет ни одной проигранной. Потому что в момент упоения восторгом победы, именно в этот момент, начинается самое тяжелое и горькое поражение. Никогда я не вступлю в борьбу с несправедливостью, ложью, алчностью или ханжеством, потому что есть шанс победить. Оттеснить зло, переступить черту, а значит, оказаться по ту сторону… Победа – это не последний шаг в борьбе, это первый шаг к поражению…»

Она всегда писала молитвы для себя сама. И искренне верила и их чудодейственную силу.

Дара закрыла тетрадь дрожащими руками. Нет, ей все-таки не удалось выразить то потрясающее чувство, которое она только что испытала во сне. Выуженная из сна мысль убегала назад, как убегает волна, покрывшая прибрежный песок. А жаль. Но что же все-таки главное в том, что она сейчас почувствовала, поняла? Ах, вот. Не участвовать в битве. Это и есть послание вещей ночи. Проще сказать, чем сделать. Тем более что битва уже надвигалась и святые знамена были подняты не кем-нибудь – «мамой». Битва за ее отца. И очень трудно было уклониться от участия в сражении, очень трудно…

И самое-то смешное и страшное заключалось в том, что «мама» была ей не родной. Значит, теперь, решив уйти к другой, отец бросал их обеих. Двух совершенно чужих друг другу женщин. Двух женщин, проживших бок о бок двадцать лет, но так и не сделавшихся родными. Нисколько.

Может быть, виной тому фотография, которую Дара с детства прятала то в одном месте, то в другом. С фотографии смотрела на нее отрешенным взглядом женщина небывалой красоты – настоящая мама. Мама-волшебница, мама-ангел. Иногда она явственно слышала ее голос. И всегда – только одно слово: «Дарьюшка…» Слово звенело серебряным колокольчиком, звонко разлеталось вдребезги, как рассыпавшиеся по полу монетки…

Па седьмом году жизни она научилась наконец выговаривать слово «мама» по отношению к другой женщине, которая уже полгода хозяйничала в их доме. Она почувствовала, что отец ждет от нее именно этого. Иначе, она так думала, он снова станет сидеть целыми днями молча в комнате, изредка прижимая ее к своей колючей, царапающейся щеке, и шептать: «Бедные мы с тобой, бедные…» И тогда ей снова станет страшно, снова будет ветер завывать по ночам, снова бесконечные бездонные ночи будут тащить ее к себе, в свою черную пустоту… Она стала говорить другой женщине «мама», беря все-таки это слово в кавычки где-то в своей душе, не по-детски умело и тонко, хотя не знала еще, что у нее есть душа, и совсем не знала, что такое кавычки.