Читать «Межа» онлайн - страница 233

XIV

Впервые за восемнадцать лет жизни у брата (с тех самых пор, как Богатенков взял ее из госпиталя и привез к себе в дом) Даша ехала в поезде, и потому все для нее было ново, непривычно, возбуждало в ней интерес и поднимало настроение; несмотря на слабость, которую она все еще испытывала, несмотря на прошедшую бессонную ночь, после которой она особенно чувствовала себя утомленной, она не ложилась теперь, а сидела у окна и смотрела на все то, мимо чего проносился поезд. Параллельно с железной дорогой, то приближаясь к ней, то отдаляясь от нее, тянулось асфальтированное шоссе, и Даша с удовольствием следила за этой серой лентой и за машинами, которые мчались по ней, отставая от поезда и исчезая; ей интересно было, когда вдруг на переезде, в ряду выстроившихся за полосатым шлагбаумом автомашин она видела крестьянскую телегу, дугу, пегую лошаденку и колхозника в расстегнутой рубахе и с кнутом, или вдруг после густой березовой рощи, шелест листьев которой она как будто слышала сквозь стук и гул, наполнявший купе, открывалась взгляду поляна и был виден стог, возле которого, как жучок, суетился маленький красный трактор-стогометатель, подавая копны наверх, и был виден человек наверху, вершивший стог, и в такую минуту, хотя окно было плотно закрыто, купе как будто наполнялось, как ей казалось, запахом сена, поля, набегавшей реки, а за рекою на красном обрывистом берегу уже вставали корпуса какого-то строящегося завода; когда поезд как бы врывался в тоннель, на высоких откосах открывались выложенные то красным кирпичом, то белым камнем надписи, и потому, что все они были почти одинаковыми, Даша читала их, уже не вникая в смысл, а увлекаясь лишь тем, что успевала разобрать все буквы; она читала номера разъездов и названия маленьких станций, мимо которых, не останавливаясь, проносился поезд, и весь этот наблюдаемый ею мир казался ей каким-то особенным. Она чувствовала себя так, будто уезжала от прошлого и впереди открывалась ей иная, новая, деятельная жизнь. «Я сделаю все, — тихо и про себя говорила она, глядя в окно и думая о Николае (она, в сущности, ни на минуту не забывала о нем, и это только казалось ей, что набегавшие за окном виды отвлекали ее), — я сделаю все, чтобы он встал на ноги, чтобы жил и радовался. Боже мой, Коленька, Коленька!» — говорила она. Станции, поля, рощи, деревни — все это продолжало наплывать и сменяться, и Даша глядела на все, не поворачиваясь к лежавшему на полке Егору; но мало-помалу внимание ее начало сосредоточиваться на том, о чем она думала, что было дорого и радостно ей в минувшей и теперь как бы оставляемой ею жизни и что ожидало ее впереди; в сознании так же неторопливо и ясно возникали и сменялись (как они возникали и сменялись за окном) картины, как она растила Коленьку и заботилась о нем. То она видела, как купает его в ванне, маленького, только что привезенного Емельяном из Криводолки, и все это как живое вставало в ее сознании, и в ладонях она как будто снова чувствовала мягкие и худые руки Николая; то ей вспоминалась комната, полная гостей, празднично накрытый стол с приготовленными ею салатами, с рыбным пирогом посередине стола, на блюде («Как он удачно получился, и все было тогда вкусно, и все были довольны», — говорила она себе теперь), и Коленька, счастливый, получивший аттестат зрелости, и счастливый Емельян («Он весь вечер улыбался и был разговорчив, он был доволен сыном», — говорила она себе теперь), и все друзья Николая, товарищи и подруги по школе, одноклассники, которых она пригласила, — был полный дом народу, было шумно и весело, и Даша, как она в тот день наблюдала за всеми, стоя у кухонной двери, так вновь сейчас она обводила мысленным взглядом всех, особенно обращая внимание на лица девушек и гадая, как и тогда, какая из них подошла бы Николаю; она теперь улыбнулась тому, как она выбирала невесту Коленьке, и весь тот праздник представлялся ей вершиной ее прошлой жизни. Потом Николай уехал поступать в институт, и были уже только встречи, и проводы, и дни одиночества в теплой зимней квартире, работа Емельяна, его молчаливое чтение газет по вечерам у журнального столика, были письма Николая, и этот его последний приезд и несчастье, которое приключилось с ним там, в незнакомой ей Федоровке, куда, торопясь и отстукивая версты, вез ее сейчас поезд. Она представляла себе больницу, где лежал Николай, и представляла, как она будет ухаживать за ним; сердце ее сжималось от боли, когда она думала о том, как она увидит своего Коленьку. Теплые, душевные материнские чувства, давно томившиеся в ней, теперь поднимались и волновали ее, она чувствовала, что всю нежность, на какую была только способна, все умение, все-все, что бы ни потребовалось от нее, она отдаст Коленьке, и она видела в этом теперь интерес и цель жизни.