Читать «Грустный день смеха» онлайн - страница 34

Евгений Пантелеевич Дубровин

Дома он выпорол нас ремнем, запер в комнате, а окна закрыл ставнями. Все это было очень непривычно. Раньше с нами так никто не обращался.

И это человек, которому мы спасли жизнь!

Мы объявляем голодовку

На следующий день рано утром нас погнали на принудительные работы — перебирать картошку. Возглавлял экспедицию Диктатор.

Картошка была вонючая и скользкая. Отец швырял ее, как транспортер. Но он был хозяин. А мы рабы. А рабский труд непроизводителен. Особенно непроизводителен был труд Вада. Брат бросит картошину, посмотрит в потолок, опять бросит. Сначала отец косился на нас и сердито сопел, а потом начал читать мораль. Не знаю, как на других, но на меня это действует отвратительно.

— Вад, — сказал я, — ты любишь скрипучие стулья?

— Нет, — ответил брат, подумав, — не люблю.

— А раскаленные утюги ты любишь?

— Нет.

— А почему ты не любишь эти предметы?

Вад прекратил работу. Разговор его заинтересовал.

— Они скрипят и жгутся.

— В общем отравляют людям жизнь, — обобщил я.

Отец навострил уши.

— Еще я не люблю банный лист. Как пристанет, не отдерешь. Но самая дрянная штука — картофельный клей. Сунь палец — и пропал. Не отстанет. И кто Его придумал? Как хорошо было жить без Него.

Мощный толчок свалил меня на кучу картофеля. Вад кинул картошку в ведро и не попал. Она попала в Диктатора. Тот выругался и кинулся на Вада. Я стал высыпать ведро в кучу, но промахнулся, и вся картошка угодила в спину Диктатора.

— Ах, так, негодяи! — сказал он. — На отца руку поднимать? Пока на коленях не попросите прощения, не получите ни крошки хлеба.

С этими словами он захлопнул тяжелую дубовую дверь. Лязгнул замок. Наша взяла.

— Назло не буду есть до завтрашнего обеда, — сказал Вад. — А ты?

— И я.

— Давай поклянемся.

— Клянусь!

— Клянусь! Ты сильно хочешь?

— Так себе. Знал бы, наелся утром побольше.

— Выдержать запросто можно, только мать будет приставать.

— Наверняка. Будем молчать — и все.

— Ага.

С полчаса мы не разговаривали. В земляных стенах кто-то шевелился.

— Ты о чем думаешь? — спросил я Вада.

— Так… О Нем. Без Него хорошо было.

— Ага. Помнишь, как на пасеку… А в поезде. Вот житуха была.

— Вить…

— Чего?..

— А нельзя мать отговорить?.. Бухгалтер красивее…

— Не. Сейчас ничего не выйдет. Соскучилась она. Всю войну ведь не видела.

— А если на выбор: или он, или мы?

— Бесполезно.

— Тогда давай попросимся к хромому в сыновья.

— Без нее не возьмет.

— Может, дадим дёру тогда?

Я задумался. Удрать куда-нибудь — это здорово, например, на юг, к морю.

— Где будем брать деньги? Не пойдешь же ты воровать?

— А побираться? Знаешь нищего на базаре?

Да, я знал этого нищего. Еще бы мне его не знать. С этим нищим у меня было связано приключение, при воспоминании о котором у меня на душе становится очень нехорошо. Я первый раз по-настоящему узнал, что такое страх.

Это был очень странный нищий. Он сидел на самом бойком месте, у базарных ворот, в черном, довольно чистом костюме, в белой рубашке, при галстуке и ничего не просил. Он просто сидел и провожал каждого глазами. Пожалуй, «глазами» не то слово. Дело в том, что на лице у нищего была надета маска от противогаза, этакая свиная харя с огромными стеклянными глазами и хоботом. Это было настолько непривычное зрелище, что деньги сыпались на колени нищему почти непрерывно. Причем многие даже не читали надписи на дощечке возле него. А надпись была не менее удивительной, чем сам нищий. Вот что там было написано: