Читать «В сетях интриги. Дилогия» онлайн - страница 30

Лев Григорьевич Жданов

— Вот разрази меня Господь!.. С перепугу ль это она… Али назло, штобы своё доказать… взяла да и рассыпалась… да тройню… И все живы, слышь!

— А девку, што же… простили?

— Зачем её прощать… Пороть ещё будут, допарывать, как полегче ей станет! — успокоительно проговорила Салтыкова, не замечая, как волнуется больная. — Уж, что полагается, девка получит своё!..

— Нет… Нет… Не позволю… Простить… Не сметь!.. — порывисто заговорила Анна. — Бог за неё, видно, и меня карает… Пусть так её сошлют, не бивши!.. Скажи там Маслову али…

— Да што ты, государыня-матушка! — наконец сообразила Салтыкова. — Што с тобою!.. Никак, и, слёзки на очах! Скажу… скажу… Да ничего такого и не было!.. Все приврала я… Только бы потешить тебя малость!..

— Нет… Нет!.. Штобы не стегали… За меня пусть помолится девка та несчастная!.. Нет…

Нос в это время, видя, что Бидлоо настойчиво делает знаки Салтыковой, предлагая ей молчать, — снова выбежал из своего угла и завертелся перед постелью больной.

— Мьяу… мур-р… А Котишко-Мурлышко ноне по дворцу бегал… да што слышал, што видел!.. Мьяу!.. «Сам-то» с самою поссорился… Он-то ей…

Тут Нос, став на ноги, принял осанку Бирона и его голосом заговорил:

— «Надоела ты мне… Ишь, какая толстая да рябая! И прёт тебя, разносит во все стороны!.. Лучше б ты хворала, а государыне быть здоровой!» А она ему этак-то на ответ: «Известно, окроме государыни, ты ни жены, ни детей знать-ведать не желаешь давно!» — «И не желаю! Она — солнце в небе, а ты — истинная мразь! — Это герцог-то ей. — Я моей царице по гроб слуга. А ты мне ненавистна, жена постылая! Марш на место, сторожи: как там все при ненаглядной нашей… Хорошо ли да ладно ли!..» И-и поплыла моя утица… так, вперевалочку… — подражая походке герцогини, заковылял по комнате Нос. — Чай, и сейчас сидит поблизу, носом своим толстым клюёт спросонья. Уж и спать здорова, толстая корова!..

И он раскатился мелким смехом.

— Правда!.. Так ты все и слышал! — видимо довольная, спросила Анна, грозя шуту. — Чай, прилыгаешь больше половины, коли не все врёшь!.. А…

— Вот провалиться бы мне на том месте! — с забавной ужимкой отскочив назад, забожился шут. Потом сразу очень яростно, но негромко, чтобы не потревожить больную, закричал, как пёс, поставя свой хвост-опахало палкой… Тут же опустил его, выгнул спину горбом, зафыркал, замяукал, как озлобленная кошка, отбивающая пощёчинами нападение сердитого пса.

Анна полуприкрытыми глазами несколько мгновений следила за потешной сценой, изображаемой любимцем-шутом, и вдруг мгновенно уснула, как это теперь с ней часто случалось.

— Мья-яу!.. Фр-р-р… фр-р-р… Гау-гау! — сразу понижая голос, продолжал всё-таки гудеть Нос, зная, что если совершенно замолчать — больная немедленно проснётся. И только постепенно он прекратил своё представление, а вместо него повела негромкую, монотонную речь Салтыкова, нижа одно за другим слова, почти лишённые всякого смысла, лишь бы в чутком сне Анна слышала чей-нибудь говор…

Бидлоо вернулся к своему фолианту. Нос — забился почти под полог, в ногах кровати. Жизнь снова замерла в слабо освещённой опочивальне, если не считать невнятного бормотанья Салтыковой, напоминающего скорее жужжанье усталого, отяжелелого шмеля, чем живую человеческую речь.