Читать «Третий Рим. Трилогия» онлайн - страница 34
Лев Григорьевич Жданов
— Пустили мы нынче воробья под застреху казанскую… Он там пожару поразведет не хуже чем в Коростень-городе!
— Воробья?.. Индюка разве, вернее будет молвить. Ишь сытый какой!..
— Гладкой татарин!.. И больно, сказывали, до бабья лют! Его за то из Казани и выгнали. Всех баб, говорят, и девок перепортил… Ни простых, ни знати не щадил. Татарва и вскинулась, и погнала его.
— Поделом: не озорничай, не бабничай… А на войне, толкуют, сам словно баба: за окопы да за спины чужие рад прятаться… Какой он царь!..
— Самый такой как для Москвы у казанцев и надобен! — вмешался в разговор князь Василий Шуйский. — Ну, да буде зубы чесать… Вон княгиня жалует. Значит, царица подъезжать изволит, Фатьма-салтанэ. По местам, бояре!..
И на самом деле, на площади перед дворцом показался поезд царицы казанской, старшей жены Шигалея, Фатимы-салтанэ.
Так же принята была царица, как и хан, супруг её. Только в сенях сама княгиня гостью встречала.
В палату вошли. Там все по старым местам уселись. Фатиму-салтанэ на особливое место, рядом с княгиней усадили, на возвышении. Тогда в палате и юный царь Иван со своими боярами появился.
Встала царица с места своего, сошла навстречу государю. Низко поклонилась:
— Салам-аллейкум!..
— Табук-селям! — зардевшись, отвечал отрок и трижды облобызался с гостьей, как учили его.
Потом сел на своё место, между княгиней и царицей, по правую руку от последней.
— Какой красавец наш царь! — с искренним восхищением отозвалась Фатима. — На тебя схож, княгиня: и глаза такие… И губы… Как луна на небе — такое чудное дите тебе Аллах послал!..
Княгиня приветливо улыбнулась, закивала царице, поняв речь её даже раньше, чем толмач перевёл. Дрогнуло от гордости сердце матери.
— Благодарение Господу! Наградил он меня в сыне моём не по заслугам! Да спасёт мне его Господь навеки!.. И тебе спасибо на добром слове, царица. Хлеба-соли откушать прошу!.. И я, и сын мой!
Перешли все в столовую палату.
Царица, княгиня и царь Иван за особым столом сели. Прочли молитву. Стали блюда подавать… Тут же, в стороне монах сидит, среди тишины, царящей во время трапезы, читает Житие, какое на этот день приходится.
Кончилась трапеза; царю подали руки омыть. И княгине, и царице татарской тоже.
Здравицы в честь князя великого Ивана, и княгини Елены, и гостьи-царицы пили. Не забыли и мужа её отсутствующего, Шигалея.
На загладку сама княгиня гостье чашу поднесла, не с вином — с мёдом сладким, на «мушкате» сычённом. Мёд просила выкушать и у себя на память оставить чашу.
И, кроме того, много подарков дорогих увезла в колымаге своей татарская царица, из гостей уезжая домой.
Казначей Головин, дневную запись расхода проглядев, только в затылке почесал.
Заметил это Шуйский и говорит:
— Не тужи, Володимир! Нонешние «поминки» наши Казань будет помнить… С годами, по времени вдесятеро отдаст…
И не ошибся старый, умный боярин.
Усталые, но довольные расходились бояре.
Усталая Елена, уходя на покой, крепко расцеловала сына.
— Умник ты у меня нынче был, Ваня! Настоящий царь!..