Читать «Розка (сборник)» онлайн - страница 123

Сильнее. Она лежала, обхватив меня за ноги, я присел, потерял равновесие, упал на жопу, завалился на бок и получилось, что тоже лег на перрон. «Ты простудишься, мой зайчик, – сказала она. – Ты простудишься, немедленно вставай».

Не очень мы запачкались и вообще не простудились. А в июле она уехала, чтобы попробовать стать нелегалкой, как тетя Ира. У тети Иры все получилось. И они обе хотели, чтобы получилось у меня. Я побыл с ними неделю, ослеп от солнца, почти согласился, что попробую, но оступился на море. Споткнулся о клип в голове.

Ты видел заминированное море? Не синее оно, не голубое, оно как поверхность металла, как никелированная сталь. Оно теперь нож, а не море. Хочешь поплавать – превратишься в ржавчину. В Широкино не купаются. Там такая тишина стоит, пока русские не начинают долбить. Там такая тишина, что даже псы ходят на носочках и не лают. Можно сдавать Широкино на декорации для Голливуда. Яркое солнце, яркое… Я зимой там был и летом к своим ездил. Всегда яркое. Яркое солнце, ветер, тишина и ходячие мертвецы с той стороны. Толпы укушенных зомбаков. Мы для них не люди, а еда. Просто мясо. Поселок в развалинах, но два деда живут. «Моя земля, – говорят. – Моя земля». С холма хорошо видно море и мины… Что, сука, надо иметь в голове, чтобы минировать море? Что, сука, надо иметь, чтобы стрелять по ветрякам? Они все время хотят жрать и прут на живое. Море – живое, понял? Ветер, солнце… Все живое.

Это был буй, не мина. Буй – раз, буй – два, буй – три… Не мина. Но я закричал: «Уходите! Уходите!» Схватил двух детей, побежал через пляж. Родители за мной. Навстречу карабинеры. Тирренское море. Не Азовское. Не Широкино. Остиа. Это была Остиа и чужое, нестрашное море. Я кричал: «Мины! Мины! Русские мины!» В участок прислали переводчика из посольства. Меня отпустили, и мы напились с ним до состояния «каток». В общем, не получилось с пиццеолой. Так это еще там не было грома, фейерверков и всяких громких хлопков. То есть я, конечно, дал гастроль. Но все таланты – не показал. А мог бы… Веришь?

Что ты от меня хочешь? Два опорника в посадке. Один слева, другой справа. Посадка хреновая, лысая – кусты. Сепары как на ладони. Только они на хрен никакой не сепары. Название просто прилепилось. Прилепилось.

Как на ладони. Две группы – вперед. Русня кроет по ним артой. Одна группа прорывается, другая отходит с потерями. По сепарской рации обосранный праздник: «Але-але, мы накосили укропа. Все тела заминированы. Ждем саперов. Штук сто накосили. Двести даже… Со счету сбились. Но ждем саперов, обосравшись». По сепарской рации нам слышно. Всем слышно – волонтерам, дай им Бог всего, и полезным идиотам тоже. Скорость звука у нас на фронте превышает скорость ума. Вечером я включаю телефон. Наших погибло двое. А у меня сто семь пропущенных звонков. Сто семь. Она всегда покупала себе Интернет. Сто семь. И никаких тебе смс-ок. На это ее не купишь. Голос – главный признак живого и невредимого. Только по голосу можно понять. И что ей сказать: «Мама, не звони мне на фронт, мне перед пацанами стыдно, и командир не разрешает». Думаешь, у командира меньше? Меньше таких вот звонков?