Читать «Волею императрицы» онлайн - страница 214

— Война — зло, зло абсолютное! Но если обстоятельства вынуждают, то так и быть: открывайте войну против личного врага моего, Фридриха! Я не забыл ему, как он завербовал меня силой в солдаты своей армии, когда я спасался от долгов и бежал из Марбурга в Голландию, чтоб морем проехать в Россию и начать работать на родине. Ведите войну, коли так нужно, но не забывайте нашего новорождённого университета! Выхлопочите вы для русского народа…

— Мы обговорим всё это в другое время, — прервал с улыбкою Шувалов. — Обо всём перетолкуем, долго переговорим! — уговаривал он вспыхнувшего Ломоносова. — А теперь прощайте, надо исполнить обещанное и спешить к нашей генеральше. Ведь вы знаете, кто эта генеральша? Это недавно вышедшая замуж фрейлина императрицы, Анна… — Шувалов остановился на минуту, готовясь произнести её фамилию.

— Харитонова?.. — невольно подсказал Яковлев в волнении.

— Анна Ефимовская, — поправил Шувалов, — она вышла замуж за генерала Глыбина.

Шувалов сказал ещё несколько ласковых слов и дружеских увещаний, обращаясь к Ломоносову, желая ему быть покойней и здоровей, ласково поклонился Яковлеву и вышел.

Яковлев стоял ошеломлённый вестью о замужестве Анны: сердце у него упало. Отчего же, думал он, не радует меня эта весть? Что ж это мне так больно? Он молча сел на прежнее место против Ломоносова, собиравшего листы рукописи, которую он готовился прочесть.

Отчего бы действительно было падать сердцу Яковлева? Он не был влюблён в Анну, хотя любовался ею. Скорей это было от участия к ней: за кого вышла она, по её ли воле свершилось это замужество? И, сверх того, он был разлучён теперь с обеими старыми знакомыми. Милый ему когда-то хутор опустеет навсегда. Ему представлялся добрый старик, теперь одинокий. Ну что же делать, говорил он сам себе, ведь и всё должно проходить когда-нибудь на этом свете. Но и эта мысль не очень поддержала и утешила его; он сидел молча, в раздумье.

— Что? И ты приуныл, друг Яковлев! — сказал ему хозяин дома. — Вот мы опять одни, и оба невеселы.

Ломоносов принёс графин и две рюмки и налил обе как можно полнее. Яковлев не отказывался на этот раз; он подвинул к себе рюмку и выпил её молча. Ломоносов, напротив, разговорился, припомнив свою жизнь за границею, подробно описывая своё бедственное положение, когда он жил там, не получая вовремя назначенных на его содержание денег. Потом он припомнил юность и детство, жизнь у отца, вспомнил рыбную ловлю на Двине и на море, в рыбачьей ладье, то подымавшейся бегущими на неё волнами, то опускавшейся снова. Он говорил о дивной северной ночи. Все эти рассказы увлекли и оживили бы Яковлева в другое время, но тут он слушал безучастно; они казались ему печальны почему-то, под влиянием нашедшей на него апатии. Просидев у Ломоносова далеко за полночь, он вырвался от него, уходя от его угощения с головной болью и обессиленный! На другой день даже он не мог явиться на репетицию, за что получил выговор от начальства, — от распорядителя театра, Сумарокова, который потребовал его к себе.