Читать «Иначе - смерть! Последняя свобода» онлайн - страница 42

— Вы слышали, как Глеб звал Дуню на дачу, когда они танцевали?

— Нет.

— Между тем вы наблюдали за ними и прислушивались, я помню.

— Ну и что?

— А то, что вы на нее обиделись: молча отвезли домой и укатили.

— Не обиделся, а задумался… «Все миновало, молодость прошла». Приехал домой, еще добавил…

— А что вы все на колесах? Живем рядом.

— А это чтоб было удобней в Герасимово рвануть. И навести тень на плетень.

— И чтоб попугайчики запели, да?

Мирон поглядел на нее с некоторой опаской.

— Вы пили дома в одиночестве?

— Я вообще одинокий философ.

— Чего так-то? Обожглись в молодости?

— То есть?

— Ну, какое-то очень сильное чувство, которое мешает…

— Ага, Алик помешал, и я его отравил. Вы ж к этому подкрадываетесь? А я вам вот что скажу: начните с себя.

Зазвонил телефон.

— Это Виктор Аркадьевич. С Машей переговорил. Она интересуется, зачем вам к Вороновым.

— Я хотела бы взять фотографию матери Глеба, разумеется, в вашем присутствии. Ну, и ключ от дачи.

— Понимаю. Милости просим. Диктую адрес… записали?.. Так когда?

— Скажем, в субботу к двенадцати.

— Договорились. Всех благ.

— До завтра, — Катя положила трубку. — Что значит «начните с себя»?

Мирон поглядел с недоумением.

— Вы сказали «начните с себя».

— А!.. Переберите своих поклонников. Прошлых и настоящих. Мальчишка к вам в дом пришел, а не ко мне.

— Перебрала, всю жизнь пересмотрела: никакой связи. Во-первых, никогда не слышала про человека Алик Воронов. Во-вторых, мои поклонники, как вы говорите… их было четверо…

— Сколько?

— Четверо.

— Дюже мало к тридцати годам и к такой… м-м… женственности, — Мирон засвистел.

— Четверо, — холодно повторила Катя. — И ни один из них не был женат.

— Однако!.. На снежную королеву вы не похожи, отнюдь! — Мирон продолжал скептически посвистывать. Но тут наступил час Дуни.

Тайное братство

Вечером она зашла к Адашевым передохнуть в общении не криминальном, слава Богу, а душевно-интеллектуальном, если можно так выразиться: самым отвлеченным и возвышенным понятиям Ксения Дмитриевна умела сообщить нервность и страстность; сын с ласковой иронией подавал реплики, подыгрывая тонко и точно; Катя отдыхала… точнее, пыталась отвлечься, со страхом чувствуя, как вместе с нею в детский уголок с трепещущими огненными змейками вторгается атмосфера убийства. И Ксения Дмитриевна сильно сдала — сердце, — хотя она ровесница папы, всего шестьдесят три, но он-то умер…

— О чем задумалась, Катюш? — спросила старая дама, разливая чай из серебристого самовара.

— О папе, — неловко ответила Катя.

— И я о нем часто думаю, — живо подхватила Ксения Дмитриевна. — Особенно в последнее время. Приходят, дети, времена последние.

— Не драматизируй! — прервал Вадим с беспокойством.

— Да я не о себе, не волнуйся… просто такое мироощущение.

— У каждого свой срок, мама. Как бы Павел Федорович ни мучился, скончался он от астмы.

— Да, разумеется, ему же делали вскрытие. Он в лучшем мире, я уверена. А наши с ним разговоры — это, как ты любишь, Дима, говорить, эстетство.

Катя опять чуть не начала: «Человек не имеет права распоряжаться…». Господи, я одержима!» Ксения Дмитриевна, словно подслушав, по какой-то странной ассоциации вспомнила задумчиво: