Читать «Призраки ночи» онлайн - страница 48

Если бы солдат и избежал насильственной смерти, он все равно был обречен уже в тот момент, когда обрел звериную силу и свободу, за что должен был заплатить высокую цену. Человек, отказавшийся от своей человеческой сущности, становился пленником двух миров — мира животных и мира людей, но постепенно все больше и больше погружался в глубины дикости. Со временем он удалялся от простых человеческих радостей — ясных глаз ребенка, вкуса свежеиспеченного хлеба, вечерних бесед у домашнего очага. Он терял дар познания и радость лицезрения красоты, мечты, смеха, любви. Но оставались лукавство и притворство днем и одинокие ночи, наполненные кровью и убийствами. Говорили, что вой волка-оборотня был намного печальнее, чем вой дикого волка, потому что в нем слышалась горькая жалоба на свою судьбу.

И действительно, жизнь их была отвратительной. В сущности, самые ранние легенды о волках-оборотнях описывают людей, преданных проклятию подобно Ликаону, древнему тирану Аркадии, что в Западной Греции. Этот царь, злобный и ненавидящий всех, решил проверить проницательность Зевса и подал ему на пиру куски жареного человеческого мяса. Оскорбленный бог превратил тирана в волка, обрек на голод и в то же время оставил ему человеческий разум, чтобы тот понимал и чувствовал наложенное на него проклятие. Эта история и дала то известное теперь повсюду слово — «ликантропия», что означает — волк-оборотень.

Иногда причиной проклятия было обыкновенное любопытство, хотя это и не так запретно, как высокомерие Ликаона. Поэты Скандинавии сложили песни о подобных приключениях двух воинов могущественного клана Вольсунгов.

Вождь по имени Зигмунд как-то со своим сыном Синфьотли путешествовал пешком вдоль суровых фьордов по сосновому лесу. Стоял отличный летний день. Сезон длинных, наполненных светом дней и радостной охоты. День, когда старший давал младшему последний урок мужества.

Утром они набрели на домик, затерявшийся в лесу и очень похожий на пристанище разбойников. Синфьотли откинул занавеску, закрывавшую дверной проем, и заглянул в хижину. Здесь было темновато, но достаточно света, чтобы увидеть две фигуры спящих мужчин. С потолочных балок свисали две прекрасные волчьи шкуры, головы были совершенно не тронуты, со сверкающими клыками и словно бы дышащими открытыми пастями. Тихо, как вор в ночи, проскользнул в хижину Синфьотли и взял шкуры.

Шутя, он надел самую большую из шкур на себя, а другую протянул отцу, и тот сделал то же самое. Они поглядели друг на друга и удивились, так словно зеркальное отражение были они теперь похожи. Зигмунд, желая сказать что-то, разинул пасть, и из нее вдруг вырвался гортанный лай. Сын его неуклюже скреб лапой шкуру, которая вдруг намертво приросла к его телу. Оба они упали на траву, стали кататься с боку на бок, но все оказалось бесполезным. Вместо двух воинов теперь стояли два волка.