Читать «Под заветной печатью...» онлайн - страница 102

Поистине непостижимым представляется то упорство, с которым защищал Аввакум «веру отцов», испытывая лишения и неисчислимые страдания, но не отступившись от своего даже в смертный час. Да неужели же стоило идти на такие жертвы ради того, чтобы отстоять право креститься двумя, а не тремя перстами и писать имя «Иисус» через одно «и»? Как раз об этом многие годы и вели ожесточенные споры сторонники и противники церковных реформ патриарха Никона, послуживших поводом для раскола русской православной церкви. Именно поводом, а не причиной, которая, конечно же, была более глубокой.

Если бы речь шла о спорах вокруг не очень-то существенных различий в богослужебной практике, защита «старой веры» последователями протопопа Аввакума не вылилась бы в широкое общественное движение, которое с такой жестокостью подавлялось самодержавной властью. Движение это, получившее название старообрядчества, писал видный русский марксист Г. В. Плеханов, «опиралось на недовольство народа своим постоянно ухудшавшимся положением». Выразителем настроений масс был протопоп Аввакум, обличавший не только «неправедных» церковных иерархов, но и «неправедную» светскую власть и даже царский престол, на которые он возлагал вину за горе и несчастья народные.

Трагедия Аввакума, человека сильного и талантливого, состояла в том, что он видел мир в кривом зеркале религиозной веры, искажавшей реальные отношения людей, их помыслы и намерения. Он находился во власти наивных представлений, мешавших ему понять истинные причины народных страданий, а следовательно, и найти пути к их устранению.

Он оказался жертвой религиозных иллюзий, которые увели его на ложный путь. Ведь если бы представить себе, что Аввакуму и его последователям удалось бы одержать верх в борьбе против сторонников церковных реформ, то это все равно ничего бы не изменило в положении масс. А подняться до понимания того, что лежит в основе несправедливых социальных отношений, порождает неравенство людей, Аввакум не мог. Потому-то и уповал он на «правую веру», с помощью которой, верил, можно перестроить мир.

Пройдет немногим более двух столетий, и другой обличитель самодержавного строя и православной церкви, великий писатель земли русской Лев Толстой тоже будет стремиться «перекроить жизнь верой». И этот случай также нелегок для понимания. Гениальный художник слова, наделенный природой величайшим даром прозорливости, умением видеть глубинные процессы общественной жизни, обнаживший тесную связь русского православия с царизмом, оказался неспособным понять роль религии в эксплуататорском обществе, усыпляющей трудящихся обещаниями загробного счастья, уводящей их от борьбы за свои реальные земные интересы в мир бесплодного ожидания милостей с неба.