Читать «КУРОПАТЫ: СЛЕДСТВИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ» онлайн - страница 29

После ареста родителей я все ходила в НКВД, справлялась о их судьбе. Людей, которые приходили узнавать о своих близких, было очень много, стояли длинные очереди. Я тоже стояла, и несколько раз мне говорили о том, где мои родители, но говорили каждый раз по-разному.

Да, я забыла сказать, что мой отец, Жуковский Степан Иванович, работал в органах социального обеспечения плановиком-экономистом, а мать, Софья Адамовна, была домохозяйкой.

Первый раз мне сказали, что мои родители высланы: мать на семь лет, а отец — на двенадцать без права переписки. Второй раз ответили, что и мать, и отец осуждены на десять лет без права переписки, а в третий раз просто отмахнулись, дескать, высланы и все, про срок ничего не сказали.

Дома без родителей я постоянно голодала. Мама, когда ее уводили, шепнула мне, что в комоде лежат семьдесят пять рублей. Я эти деньги долгое время экономила, покупала по булочке в день. Невестка, жена старшего брата, относилась ко мне плохо, злилась, если брат чем-либо помогал мне или жалел меня.

Потом старшего брата забрали в армию и мне вообще стало очень плохо. Я закончила семь классов, пошла работать, хотя устроиться тогда было очень трудно, мне еще не было шестнадцати лет, не было паспорта. Сначала пришлось сказать, что я паспорт оставила дома, потом призналась, что его у меня вообще нет, но со службы меня не выгнали.

Работала сначала секретарем в управлении подсобных колхозных и мукомольных предприятий. Это тоже в Доме правительства, на первом этаже, в том же крыле, где работал и отец. О родителях здесь никто ничего не знал, и я при устройстве написала, что они умерли.

Летом 1938 года наша соседка с улицы Цнянской, сейчас ее фамилия Симоненко Екатерина Ивановна, повела меня в лес возле деревни Цна, где были расстрелы. Об этих расстрелах знали все жители Минска, и в первую очередь жители этой деревни. Катерина была родом из Цны, потом она переехала в Минск, а в деревне остались ее родители.

Я не помню, по какой дороге она меня вела, но пришли мы к густому лесу. В нем стоял забор, высотой метра три. Место было огорожено большое, забор тянулся далеко, но мы его не обходили, боялись. Никого из людей не видели, была ли там охрана, не знаю.

Катя привела меня к тому месту, где под забором недалеко от земли была щель. Через эту щель я видела свежий желтый песочек, только что насыпанный, а по нему воткнуты ветки. С нашей стороны была приготовлена свежая куча веток высотой около метра.

Долго мы возле забора не оставались, пошли в деревню к родителям Кати. Их дом стоял недалеко от леса, на горке. Там переночевали. Вечером и утром я видела, как к лесу подъезжали «черные вороны». Слышала ли я выстрелы, не помню.

До войны мне о родителях узнать ничего не удалось. Во время войны жила в Минске, никуда не уезжала. В 1943-м году вышла замуж и вместе с мужем ушла в партизаны. После освобождения Минска мужа забрали в армию. О дальнейшей его судьбе мне ничего не известно.

После войны я работала в воинской части телефонисткой, затем взяли в штаб. Но через некоторое время меня вызвали в контрразведку, и со мной разговаривал работник по фамилии Малышев. Он положил на стол пистолет, грубо оскорбил меня нецензурной бранью, а затем закричал: «Где твои родители?». Я ему ответила, что это я должна у него спросить. Он не стал со мной разговаривать, а через день меня уволили без всяких объяснений.