Читать «КУРОПАТЫ: СЛЕДСТВИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ» онлайн - страница 23

Каждое утро Лявонный выходил в «эфир». Распахнув подвальное окно, он хорошо поставленным дикторским голосом сообщал новости с воли, рассказывал о событиях в стране и в мире. А добывал информацию, оказалось, довольно оригинальным способом. Как известно, нам, политическим, категорически запрещалось читать газеты и книги. Наверху сидели малолетние уголовники, их, наоборот, усиленно просвещали, перевоспитывали — давали газеты и журналы, но запрещали курить. Юрка организовал обмен духовной пищи на материальную: на веревочке пацаны исправно опускали прямо к Юркиному окошку свертки газет или книги, а взамен получали желанные пачки махорки.

Однажды, кажется в середине сентября тридцать седьмого, Юрка вдруг не вышел «в эфир». Все встревожились, наперебой стали достукиваться до его камеры. Ответ получили неопределенный: «Вызван в суд без вещей». Через день снова молчит шестая камера, на следующий — опять ни слова. Спустя четыре дня из подвала сообщили: «Не вернулся. Вещи забрали».

Потом нам стало известно, что в Минск прибыла Военная коллегия Верховного Суда СССР во главе с Ульрихом и завертелась кровавая молотилка. Разговор на суде, как правило, был коротким:

— Признаете себя виновным? Нет? Если враг не сдается, его уничтожают.

И через несколько минут выносили приговор — высшая мера наказания. В тот же день увозили на расстрел. Куда, не знаю. Может быть, и в Куропаты.

В сентябре и октябре 1937 года были расстреляны поэты Юрка Лявонный, Валерий Моряков, Изи Харик, Анатоль Вольный, прозаики Платон Головач и Василь Коваль. А сколько далеких от литературы людей встали тогда под пулю бьющих без промаха «ворошиловских стрелков»?

Тяжкая доля выпала и жене Юрки Лявонного — Евгении. По статье, не внесенной ни в один кодекс в мире: «Член семьи врага народа», она была осуждена на восемь лет лагерей, а ее трехлетнюю дочурку Инну отправили в детский приют. Освободившись после войны из заключения, Женя объездила множество детских домов, но так и не нашла дочери. Не исключено, что она попала в другую семью, или, заботясь о ее же будущем, воспитатели детдома заменили ей «вражескую» фамилию на другую, нейтральную. Так нередко бывало.

Рассказываю вам о Юрке, о других моих безвременно ушедших товарищах и думаю о том, что человек жив, пока о нем помнит хоть один современник. Но когда уйдем и мы, не должна померкнуть память о жертвах сталинского террора. Нужно, чтобы их имена, их крик, обращенный ко всем честным людям, воплотился в книгах, граните и мраморе, в обелисках и мемориалах, которые, я верю, встанут на безымянных братских могилах, сокрытых пока под сенью полувекового леса.

…Следователи вышли из машин, спустились в глубокую лощину, из которой начинался медленный подъем верх к вершине протянувшегося с востока на запад покатого холма. Буквально через несколько шагов стали встречаться впадины — разные по глубине и размерам, чистые, поросшие травой или кустарником и превращенные в свалки, заполненные мусором, битым стеклом и консервными банками. По всему склону — то там, то здесь — расстелив на земле покрывала, а то и просто разложив старые газеты, сидели под деревьями группки людей, неспешно закусывали под захлебывающийся вой магнитофона, весело смеялись. Мерно качался в гамаке досрочно раздобревший молодой человек, да покрасневшая от усердия дородная дама отчаянно призывала к порядку лохматую овчарку, с восторженным визгом шарахавшуюся от сосны к сосне. Что ж, обычный пейзаж, ничем не отличающийся от других, граничащих с городскими кварталами островков леса.