Читать «КУРОПАТЫ: СЛЕДСТВИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ» онлайн - страница 109

Какую «культурную жизнь» наладил Берман белорусскому народу, повинуясь высокому указу прозорливого вождя и учителя, мы знаем. Его изобретательность и усердие были щедро вознаграждены: «За образцовое и самоотверженное выполнение важных правительственных заданий» в конце 1937 года Берман получил орден Ленина. Через пять месяцев он отбыл на повышение в Москву, а через год появился другой документ: «за шпионаж и враждебную работу в органах НКВД приговорить…»

…Но спустимся с вершин крутой и, как оказалось, не очень устойчивой лестницы палачей и послушаем дальше рассказ Ивана Макаровича Стельмаха:

— Вы, конечно, знаете, что приговоры приводили в исполнение работники комендатуры. Когда я вернулся из Харькова, ее, помню, возглавлял Никитин, а заместителем у него был Ермаков. Коба Степан занимал должность поменьше, но, как и они, активно участвовал в расстрелах. Где они проводились, мне тогда никто не говорил, ибо это считалось серьезным секретом.

Я и в те годы понимал, а сейчас абсолютно уверен, что расстреливали много невиновных людей, однако воспрепятствовать этому беззаконию было невозможно — в любой момент сам мог стать под дуло пистолета.

Помню такой случай. Однажды мне и еще одному молодому сотруднику, фамилию его, к сожалению, не помню, поручили арестовать начальника одного из отделов — Будкова. Мы зашли в его кабинет, и я дрожащими руками протянул ему ордер. Он несколько мгновений глядел на нас остановившимися, стеклянными глазами, потом выхватил пистолет и выстрелил себе прямо в висок. Пыткам и издевательствам, которые вершил сам, он предпочел скорую и легкую смерть.

После войны, когда я уже работал заместителем министра МГБ, мне пришлось заниматься разбором писем родственников тех людей, которых в тридцатых годах приговорили к 10 годам лишения свободы без права переписки. Я решил прибегнуть к помощи Кобы, который был уже начальником комендатуры, и спросил его, каковы судьбы этих людей. Он хитро улыбнулся, а потом охотно поведал, что такие приговоры означали расстрел. Тогда же, помню, Коба сообщил мне по секрету, что акции эти проводились в лесном урочище под Минском, но где конкретно находилось и как называлось это место, Коба не сказал. Может, потому, что Куропаты тогда не имели еще своего громкого названия, а может, по другой причине.

Не стесняясь, Коба рассказал, что расстрелы он проводил сам вместе с другими работниками комендатуры, среди которых были Никитин и Ермаков.

Стреляли в голову из наганов, так как, по словам Кобы, это самое надежное оружие. За ночь, как правило, расстреливали не менее 10 человек. После «операций» их участникам обязательно выдавали спирт. Может, с этого ритуала и начался путь многих из них к хроническому алкоголизму, а у некоторых — и к самоубийству.

Коба рассказал мне тогда об одном памятном для него случае — однажды местные жители, собиравшие в лесу грибы, обнаружили свежую могилу и раскопали ее. Пришлось, говорил Коба, выехать в эту деревню, она была рядом с местом казней, отыскать этих людей и строго предупредить, чтобы молчали, иначе несдобровать. Могу предположить, что именно о Куропатах мне и рассказал Коба. Умер он в звании полковника и похоронен на городском кладбище. Была ли у него семья, не знаю. А если была, то я ей не завидую — дома он появлялся не часто, все время проводил на работе, еще реже его видели трезвым. Но Кобе все прощалось — он был личным другом Цанавы и подчинялся только ему. Да, друг Кобы Ермаков еще до войны из-за нервных перегрузок застрелился, а Никитин, если мне не изменяет память, уехал куда-то на повышение.