Читать «Моя вселенная – Москва». Юрий Поляков: личность, творчество, поэтика» онлайн - страница 7

Строго-то говоря, при правлении Б. Ельцина в русскую литературу можно было вполне легко и непринуждённо вбежать, даже не отерев грязной обуви, – по ковровой дорожке, которую режим расстилал перед всяким оголтелым русоненавистничеством. Однако вышло так, что режим сам споткнулся о творчество Юрия Полякова: путь талантливого прозаика, драматурга и публициста был строго перпендикулярен этой ельцинской ковровой горизонтали. Его статья «Оппозиция умерла. Да здравствует оппозиция!», направленная против расстрела Белого дома, появилась уже 6 октября 1993 года, в «Комсомольской правде». А в декабре того же года в той же газете было напечатано совершенно пророческое эссе «Россия накануне патриотического бума».

Его опыт выживания в собственной стране в невыносимых для русского художника условиях, право же, достоин изучения. Юрий Поляков словно обладал изначально не просто умением ходить по минному полю, но ещё и обжить его, даже кое-где засеять…

«Наша стая не в раз поредела. Кто погиб, кто в борьбе изнемог…» – писал тот же Николай Шипилов, прошедший через войну в Приднестровье, через защиту Белого дома – и через бездомье в Москве. (Кажется, нас всех тогда вытесняли из своих домов, начиная с великого патриота Валентина Распутина, едва отстоявшего свою московскую квартиру. А вытеснение из жилья – это вытеснение из жизни…). Но при этом в произведениях Ю. Полякова нет противопоставления себя – миру: даже такому миру! Писатель в нём, по его словам, «…обязан попытаться понять всех. Ведь у самого последнего негодяя есть своя правота перед Богом, а у самого морального человека – свои помрачения сердца…»

Эта позиция ничуть не мешала ему говорить во всеуслышание, на любых уровнях, о лживости внедряемых повсюду оценок – и открыто настаивать на истине, что было весьма опасно. Ведь даже многие маститые писатели с достойными именами в конце ХХ века отошли в сторону от участия в литературном процессе. За это их, то одного, то другого, сажали подремать в какую-нибудь комиссию, никому не мешая. Он, старец, и сидел там – в одиночестве, «от патриотов», и подрёмывал, когда бойко распределялись премии и гранты… Новые хозяева жизни даже понемножку подкармливали их, известных и заслуженных, за идеальную безгласность. А рисковать подкормкой на излёте своих лет, в такое трудное для писателей время, литературные патриархи в основном не решались. Разводили руками: «Коль всё бесполезно, чего уж тут… Плетью-то обуха – нет! Не перешибёшь…» Они смиренно уносили, утаскивали драгоценную Россию с собою, в гроб, куда собирались улечься вскоре. А нам нужна была Россия живая…

Подлинные произведения русской литературы в это время, конечно же, создавались. Но прорывались они к свету исключительно редко. С авторами таких сочинений режим боролся, как с партизанами, прячущимися по дремучим лесам, но совершающими краткие вылазки, – чтобы отбить часть местного населения, угоняемого в рабство западной идеологии. Такая писательская дерзость режимом не прощалась. За нею следовала какая-нибудь карательная акция… И тогда-то безбоязненно отстаивающим литературные «други своя» оказывался никакой не патриарх литературы, а самый молодой писатель нашего поколения – Юрий Поляков. Да, художник, который взлетел гораздо раньше нас, с самых первых своих, очень ранних, произведений. Но та высота, которую он набрал загодя, ещё при Советской власти, сделала его недосягаемым для литературных критиков-киллеров и киллеров-критикесс, плотно усевшихся во все «демократические» жюри, во все комиссии, на все трубопроводы государственного финансирования, во все редакции, – руководить литературным процессом и вершить, вершить тот самый отрицательный отбор.