Читать «Философия хорошей жизни» онлайн - страница 58

Что из этого следует? Не позволяйте этим немощам омрачать восприятие всей вашей жизни. Лучше хорошая жизнь, а затем — несколько тяжких дней на смертном одре, чем унылая жизнь и прекрасная смерть. Старость и смерть — та цена, которую мы платим за хорошую жизнь. Как внушительный счет после хорошего обеда. Я не готов так дорого платить за какую-то колбасу с соусом карри. Но вот, скажем, за что-то прекрасное, в отмеченном звездами ресторане, с первоклассным вином и в хорошей компании — всегда пожалуйста.

Вывод: гонка за годами — «кто проживет дольше?» — вульгарна. Хорошая жизнь приятнее и милее хорошей смерти. О первом стоит задумываться, думать о втором — загубленное время. Размышления о смерти, может быть, оправдаются, только если вы желаете смерти своему злейшему врагу. Да, да… Этим можно спокойно заниматься: говорят, это способно помочь психогигиене. Впрочем, как однажды заметил Сенека, и я с ним согласен: «Успокойся! Твой враг умрет, и тебе не придется даже мизинцем пошевелить».

Глава 24. Водоворот жалости к себе

Почему не следует, копаясь в прошлом, искать повод себя пожалеть

Паяц (или клоун) Канио прямо перед началом представления убеждается, что его красавица жена, которую он любит всем сердцем, обманывает его с другим. И вот сидит он, один-одинешенек, за кулисами цирка и борется с нахлынувшими слезами, пытаясь наложить клоунский грим. Его выхода на арену ждет возбужденная публика. Через несколько минут он должен всех рассмешить и изобразить веселье, поскольку «шоу должно продолжаться». И тут он поет восхитительно печальную, прекрасную арию «Vesti la giubba» («Надень костюм»), а слезы текут по его лицу, смывая и размазывая грим.

Так заканчивается первый акт оперы Леонкавалло «Паяцы», написанной в 1892 году. «Vesti la giubba» — одна из самых эмоциональных арий в оперном искусстве, и все выдающиеся тенора театрального мира — Энрико Карузо, Пласидо Доминго, Хосе Каррерас — вдоволь наплакались, исполняя ее. Наберите в YouTube «Паваротти» и «Vesti la giubba». Ах, как Паваротти тает от жалости к себе… Это выступление разобьет вам сердце.

Во втором (и последнем) акте оперы происходит обычная поножовщина и все участники погибают. Но, разумеется, это мало кого уже трогает — кульминация в переживаниях публики уже прошла. Начиная с премьеры, образ паяца в слезах накрепко утвердился в нашей культурной памяти и давно уже проложил дорогу в поп-культуру, например с песней Стиви Уандера «Tears of a Clown» («Слезы клоуна»). Это один из самых продаваемых синглов шестидесятых годов — а в нем… ну не более одного процента от музыкальной насыщенности и половины процента от эмоциональной заряженности той, самой первой, оперной арии.

Если у человека при звуках арии Канио хотя бы немного не увлажняются глаза, ему уже ничем не поможешь. В то же время мы знаем, что поведение Канио контрпродуктивно, особенно если продолжается так долго. Жалость к себе входит в число самых неплодотворных реакций на несправедливость жизни. Жалея себя, ничего не изменишь. Напротив. Жалость к себе — это буря эмоций, вихрь, смерч, воронка водоворота. И чем больше человек погружается в это состояние, тем сильнее оно его затягивает. Угодившие в этот водоворот часто становятся жертвами паранойи. У них возникает чувство, будто какая-то группа людей или все человечество, а может, и вся Вселенная ополчились против них и плетут тайный заговор. Замкнутый дьявольский круг для попавшихся — но и явная неприятность для окружающих, которые по понятным причинам начинают держаться подальше от тех, кто охвачен жалостью к себе. Как только я замечаю в себе первые признаки такого состояния, то стараюсь немедленно выплыть из этого страшного потока, освободиться — согласно девизу: «Обнаружив, что ты оказался в яме, перестань копать».