Читать «Платонов тупик» онлайн - страница 8

— Нюркин парень, сестры моей…

— Он же в армии? — отозвалась Мария и посмотрела на мужа.

— Был. На окопах был под Лозовой, их немец разбомбил, он прибежал домой. На работу просился…

— В Лозовой уже немцы?

— Да нет, бомбили… С самолетов, — пояснил Платон. И добавил уверенно: — Узел, наверное, хотел вывести из строя: Лозовая — большая узловая станция. — И подумал: «Ясиновка — не меньшая… Не надо было говорить ей об этом, только страху нагнал…» Но Мария спросила совсем о другом:

— Что же это будет? Говорят, Киев уже немец занял?

— Нет, враки! — нерешительно возразил он, хотя знал, что грузы на Киев уже давно задерживаются. — А если и случится такое, это еще ничего не значит: Киев на той стороне Днепра, а через Днепр его ни за что не пустят. Днепр — большая водная преграда…

— Говорили, что наши отступают только до старой границы, а там — укрепления. А вышло вон как…

— Значит, не успели закрепиться. А Днепр — это последний рубеж. Дальше нельзя, дальше ведь Донбасс! А это — уголь, металлургия, основная, можно сказать, военная промышленность здесь… — Платон говорил это не просто для утешения жены, он сам верил в такую стратегию, верил, что дальше Днепра война не пройдет. — Не надо только паники, — зачем-то добавил он. — Я же вижу, сколько войска нашего туда идет, сколько техники!

— А мужиков уже берут всех подряд…

— На всякий случай. Это правильно делают.

— Ты как Виталька, тот одно: скоро немца погонят обратно — и война кончится.

— Ну, сравнила! — обиделся Платон. — У Витальки мальчишеская бравада, а я тебе говорю о вещах, которые основаны на фактах.

— На каких фактах?

— На разных… А то, что Виталька так настроен, это хорошо, и разубеждать его не надо: паника — хуже всего. Не надо паниковать, — повторил он.

— Паникуй не паникуй, а беда пришла большая. Вон беженцев сколько — смотреть на людей больно: дети, старики… Голодные, одеты кто во что… А зима придет?

— Кто же говорит? Война…

— Не пришлось бы и нам?

— А вот этот разговор лишний. И мысли себе такой не допускай, а тем более такие разговоры. Не надо, — отрывисто сказал он и умолк.

Дома Платон уложил жену в постель, хотел было тут же уйти, но Мария остановила его.

— Прикрой дверь, — сказала она сухо. — А теперь скажи мне: ты совсем уже перебрался к этой своей сучке?

Платон поморщился, оглянулся на дверь.

— Боже мой, ну о чем ты?!

— Все о том же. Ты скажи прямо: да или нет, чтобы я знала и детям могла объяснить…

— Детей-то хоть не заражай своей фантазией.

— «Фантазией»… Будто они маленькие. Они сами все видят и все понимают.

— Что видят, что понимают? Видеть-то нечего, одно лишь твое воображение. Нет у меня никого и… не было… — И тут Платон почувствовал, как на последнем слове голос предательски дрогнул. Лгал он — было. Была у него зазноба — красивая стерва, как он сам ее величал про себя, и ласковая. Тошей звала, Тошкой. Сам-то он не любил эти «телячьи нежности», и назови его кто-либо другой так, он бы искренне обиделся: «Что я, собака, пудель какой-нибудь?» Но ей прощал, не возражал, — лишь бы при людях где-либо не ляпнула. Вот бы позор был: такой солидный, такой важный мужик, и вдруг — Тошка! Слава богу, на людях они с ней не встречались, и она, молодец, не требовала от него обнародования их связи, понимала его положение. И вообще Эмма была нетребовательной — только бы он любил ее. Хотя могла бы и покапризничать: красавица, культурная, чистюля, тело у нее нежное, бархатистое, белое с розовым оттенком. И настолько было ему с ней хорошо и естественно, что он даже не чувствовал угрызений совести… Один раз, правда, намекнула: переходил бы он к ней жить навсегда — ведь им так хорошо вместе, но он решительно отверг это предложение: «Нельзя мне. Жена, дети… Как я их брошу?» И про себя добавил: «А еще партийность и должность — как бы все это не полетело потом вверх тормашками»…