Читать «Платонов тупик» онлайн - страница 123

Михаил Макарович Колосов

— Да и суслик, наверно, не вчера догадался становиться на задние лапки…

Усмехнулся Гурин, не стал развивать этот разговор — его интересовало другое. И он спросил прямо:

— Дядя Платон, почему вы живете так? В чем дело? На людей обиделись? Почему?

— Хочется тебе все-таки мне в душу влезть? А зря, там ничего не осталось…

— Неправда.

Платон посмотрел на Гурина долгим взглядом, качнул головой:

— Правда.

— Не верю. Напустили на себя…

— Ну если ты все знаешь, чего ж спрашиваешь? — обиделся Платон.

Гурину не хотелось, чтобы он опять замкнулся, поторопился выправиться:

— Ничего я не знаю… Если бы знал… — И уже совсем другим голосом спросил: — А что, если и в самом деле: давайте купим Карпову хату? Переедете в поселок, к людям? А?

Покрутил головой Платон:

— Нет… Мне никто не нужен. Так же, как и я никому… Для людей меня уже давно нет, и нечего будоражить привычное: как есть — так и пусть остается.

— Но почему? — чуть ли не закричал Гурин. — Почему?

— Ты что, в самом деле ничего не понимаешь? Ну а ты, как бы ты на моем месте поступил?

— Не знаю, — растерялся Гурин. — Наверное, уехал бы куда подальше… Уехал и там начал бы жизнь заново…

— Вот и я… Уехать подальше не смог… А вернее — не сообразил сразу, все правды ждал, а потом уже было поздно.

— Но я уехал бы в том случае, если бы проштрафился. А на вашем месте…

— А что мое место? Чем я лучше тех, которые убежали и живут где-то на чужбине, без родины?

— То преступники, — сказал Гурин. — Они убежали от наказания, от возмездия.

— Не все и там преступники. Есть и такие, как я, — из трусости остались у немцев, из трусости убежали с ними.

— Но вы-то!.. Зачем же себя равнять с ними? Остались вы не из трусости и с ними не убежали, а, наоборот, хватило мужества от них убежать.

— Невелико мужество убегать от смерти. От опасности и заяц бежит. Хотя тогда я именно так и думал: подвиг, мол, совершаю, к своим стремлюсь.

— Ну и правильно делали.

— Делал-то правильно, да только это не подвиг… Подвижничать надо было раньше и иначе.

— Наверное, не каждый способен на подвиг.

Платон вскинул на Гурина глаза:

— Ты что?.. Это я так рассуждал тогда, а ты, помнится, был другого мнения. Или теперь думаешь иначе?

Гурин стушевался, но быстро оправился, сказал:

— Нет, я иначе не думаю… Но действительно, по-моему, на подвиг не каждый способен… Я на фронте испытывал страх.

— Не каждый, — согласился Платон и пояснил: — Трус не способен на подвиг. Он способен на предательство. Но я ведь не был трусом? А поступал как трус: сам ничего не делал и другим не давал. Тебе, например…

— Вас разве в трусости обвинили?

— Нет… Это было сказано гораздо мягче. Дело-то в конце концов не в подвиге. Бывает такая обстановка, когда каждый должен… Понимаешь: должен! Каждый! Пусть с риском для жизни, но должен что-то делать. Такой обстановкой была война. А сидеть, ждать освобождения и гордиться тем, что я, мол, ничего не сделал против своих — это, брат, не чудо. И конечно же мое ничегонеделанье во время оккупации равносильно преступлению. И мое поведение не далеко ушло от тех, кто скурвился откровенно. Разница лишь в деталях. Вот поэтому я сам себя осудил и наказал. И приговор свой сам привожу в исполнение.