Читать «Машина Судного дня. Откровения разработчика плана ядерной войны» онлайн - страница 20

В действительности гонка была односторонней. Практически в тот момент в июне 1942 г., когда группа американских физиков-теоретиков приступила к конструированию атомной бомбы, Гитлер принял решение прекратить работы над бомбой совсем не по этическим, а по практическим соображениям: вероятность создания нового оружия за те несколько лет, которые он отвел на войну, была очень мала. Так или иначе, ученые в Соединенных Штатах, не подозревавшие о решении Германии, были полностью сосредоточены на скорейшем создании годного к применению боеприпаса.

Некоторые из них видели в нем исключительно средство удержания Гитлера от использования такого оружия, если оно у него есть. Обладание таким средством устрашения казалось неотложной необходимостью и снимало с повестки дня вопросы морали. Один из ученых, Джозеф Ротблат, узнав от британского коллеги осенью 1944 г. об отсутствии у Германии программы, которой нужно противодействовать, сразу же вышел из Манхэттенского проекта. Он, однако, был одиночкой и под угрозой депортации не стал раскрывать причин своего ухода.

Другие, включая Сциларда, опасались, что Гитлер может раскрыть свое оружие победы в последний момент, и были готовы применить бомбу против Германии, если ее удастся создать до капитуляции нацистов. Однако до этого в Манхэттенском проекте никто практически не задумывался о том, что делать с новым оружием, если оно будет не нужно ни для поражения Германии, ни для удерживания ее от применения бомбы. Лишь после того, как все стало очевидным после капитуляции Германии, Сцилард и его коллеги попытались не допустить одностороннего испытания бомбы в США и бомбардировки Японии. Они надеялись таким образом предотвратить неизбежную гонку ядерных вооружений между США и СССР, но было уже поздно.

* * *

Мы добрались наконец до вопроса, с которого я начал эту главу. Причины моего участия в формировании ядерной политики на низком уровне, несмотря на негативное отношение к самому существованию ядерного оружия, были практически теми же, что и у Джозефа Ротблата и Лео Сциларда. В конце 1950-х гг. меня убедили (с использованием сугубо секретной официальной информации) в том, что мы вновь участвуем в отчаянной гонке с сильным тоталитарным противником, сравнимым с нацистской Германией, и работаем во имя недопущения ядерного Перл-Харбора и одностороннего ядерного шантажа. Как мы увидим далее, это представление опять опиралось на иллюзию. Страхи, однако, были реальными и, казалось, имели правдоподобную основу. Как я поддался этим страхам и стал действовать на их основании – это история в двух частях.

Прежде всего, как мои старшие коллеги в то время и как многие представители моего поколения в Америке, я за прошедшее десятилетие стал поборником холодной войны. На меня произвели впечатление слова Черчилля, одного из моих героев со времен «битвы за Англию», который в марте 1946 г. заявил, что на континент опустился «железный занавес», отделивший свободную Европу от тиранического режима на востоке. Менее чем через год после победы над нацистами и их союзниками в Японии он заговорил о тоталитарном контроле Москвы почти над всеми столицами в Центральной и Восточной Европе за исключением Афин. Именно с тем, чтобы сохранить это исключение, Гарри Трумэн призвал Конгресс предоставить помощь Греции, монархическому правлению в которой грозил переворот под руководством коммунистов.