Читать «Цыганский роман» онлайн - страница 8

Как только начинался сезон, Дворянинов брал в руки старинное ружье и отправлялся в лес. Лесничии и прочие люди, имевшие отношение к охоте, ему помогали — кто из них не обращался к профессору, кто был застрахован от того, что не придется обратиться? Как бы то ни было, но с охоты он приносил столько дичи, что кое-кто сомневался: не подбрасывают ли ему подстреленную птицу бывшие и будущие клиенты? Но Дворянинов не обращал внимания на всякие россказни, поводов для них было всегда предостаточно; он-то знал, что бо́льшая часть добычи разнообразила больничную пищу, а что он брал себе — никого не касалось. Тут он ошибался — о дичи, о том, сколько и чего профессор взял себе, много судачили. И даже дни рождения профессора вызывали множество разговоров: ну кто еще мог позволить себе такие массовые празднества? С утра во дворе больницы (а не в собственном доме), которая помещалась в бывшем монастыре, выставлялись столы с едой, водкой, вином и закусками. Всякий, кто проходил мимо, мог угощаться до потери сознания. Сам старик умел не пить так, что казалось, будто он пьет, и выпить так, чтобы никто не заметил. Зато гуляли на его днях рождения широко и долго, так что многие высказывали недоверие: не помещик ли на старый, дореволюционный лад сохранился в том старом монастыре? И моей маме, воспитанной на беспощадной борьбе с кулаками и собственнической психологией, не нравилось, что Дворянинов вел себя так, будто больница — его вотчина. Дворянинов же полагал, что во всяком деле должен быть настоящий хозяин, иначе все рассыплется, и не скрывал этих своих взглядов. Пользовался тем, что никто так точно не мог поставить диагноз и вовремя вмешаться своим скальпелем. Даже начальство от него зависело: может быть, поэтому профессор ни у себя в операционной, ни в райздраве возражений не терпел, мог хлопнуть кулаком по столу даже в областном Совете, уходил с важных заседаний, если что было не по нему. Капризничал. Потому и пользовался безнаказанностью, и, как правило, выигрывал споры. Если проигрывал, надолго мрачнел и не хотел идти ни на какие совещания, говорил, что ни черта не понимает в делах, а потом вдруг снова советовал, командовал, принимал, принимал, принимал — больных, подчиненных, врачей и начальство. Словом, профессор был штучкой, от которой всегда ожидали подвоха. Мог бы, конечно, не чудачить, работать спокойно, все данные у него для этого были, но он, как нарочно, лез на какой-нибудь скандал, кричал, что начальство начальством, а дурак дураком, и тем сразу наживал себе десятки врагов. Да и не всем действительно было с ним удобно, даже из тех, кого никак нельзя было причислить к дурацкому племени.