Читать «Цыганский роман» онлайн - страница 275
Владимир Наумович Тихвинский
Видно там, в ресторане, из-за еды поссорились, это больше похоже, чем целый цыганский романс с «очами», «зубами», и это — верхом:
— Верхом не на коне! Бери выше — на танке!.. Прикрутили героя-цыгана Николая Солдатенко до танка и повезли его по всему городу… Люди идут, оглядываются, кого это там везут? Героя-цыгана Николая Солдатенко!.. И все любуются, как он точно пламя костра несется…
…По булыжникам!.. Через десять минут такой езды ни кумачовой рубахи, ни зубов, ни глаз не останется!.. Видели мы расправы, не так это красиво, как у Шевро.
Один наш дернул с котелками. Дежурный из вагона отправлялся к кухне без конвоя. Представить, что кто-то сбежит с пищей, немцы, видимо, не могли! Или просто прозевали. Они спали себе в своих спальных вагонах, как вдруг: «Алярм!» — тревога. Вдоль состава забегали немецкие сапоги. Под вагонами будто галька скачет: р-р-ра-з-з-з!.. Р-р-ра-з-з-з!.. Стреляют!.. Потом возле нашего вагона остановились… Непонятные слова… Мычание тех, кто прикуривал… Потом заскрипел засов на двери, и нас открыли. Голубой экран неба, невдалеке мирно пыхтит паровоз… Потом куча немцев подтащила что-то или кого-то к нашим дверям… Это и был тот парень… Ногами он еще цеплялся за землю, на рукаве темнели пятна от пищи, по открытому животу тоже ползла капля… Не то пот, не то все та же пища… Будь она проклята!.. Потом Рихтер возмущался:
— Нет, ненастоящий камрад!.. Оставить камераден без пища!.. Ненастоящий!..
Все остальные были настоящие! Аккуратно получали пищу, так же аккуратно поедали ее, аккуратно мыли посуду. Отъедались за месяцы голодухи. Один Шевро позволял себе швырнуть котелок с остатками в угол, кому-нибудь из ребят поменьше. Знал — за остатки какой-нибудь оглоед посуду помоет, еще и спасибо скажет! Цыган же кусочником не будет, объедков не ест, хоть за своими, хоть за немцем! Он считал выдаваемую пищу объедками. Наевшись, рассказывал, как старшой Николай Солдатенко приходил за кулисы после «сбора», задирал шелковую кумачовую рубашку и вытряхивал «ловэ». Пачки денег. Купюры. И делил между всеми. И ему, Шевро, давал тоже.
— Рома́ но оглоедничают, объедками не питаются. Берут, что можно взять. И чего нельзя!.. Но берут! — говорил Шевро и хлопал себя по животу руками. Очень звонко шлепал, как в бубен. Смуглая кожа покрывалась красными пятнами. Живая кожа живого человека… А у того парнишки живот был белый-белый… С синевой… И пятнами от пищи…
Относительно его поступка Рихтер прокричал нам целую лекцию. Почему-то именно ему поручили сообщить, что если подобное еще раз повторится!.. Наверное, потому что самый старший среди них. Му-удрый!.. Я смотрел на его пятнистую кожу и думал о том, как живое превращается в неживое. Мне было отвратительно и мертвое синеющее тело, и пергаментная кожа немца, и запах от немытой плоти, по которой, словно по бубну, шлепают грязные пальцы… Про таких у нас раньше говорили: «Жизнерадостный рахит».
Мне были неприятны и откровенная кровожадность Шевро, и аккуратность Рихтера. Оба пришьют, не почешутся, как говорил наш цыганский спутник.