Читать «Цыганский роман» онлайн - страница 263
Владимир Наумович Тихвинский
— Ничего, надышите, — улыбнулся наш сопровождающий и добавил: — Каждый доброволец должен помнить, что отлучка будет расцениваться как измена воинскому долгу!
И повернулся к нам спиной.
Доброволец? Я — доброволец! Все уже храпели, так что паутина шевелилась в углах как живая, а я все улыбался. От жути. Доброволец! Надо же такое придумать! Я мостился на нарах, присыпанных такой жалкой подстилкой из соломы, что ни одна самая чуткая лошадиная губа не собрала бы ее горсть, и никак не мог заснуть. Хотя хотелось забыться, чтобы слова, вырвавшиеся у того власовца, вернулись вспять вместе с морозным паром. Но клубы пара, как и слова, возвращаются только во сне. А заснуть никак не удавалось. Доброволец! И сказал это человек, которым я любовался. Как он ловко двигался, обходя начищенными сапогами замерзшие катыши конского навоза, валявшегося во дворе. До нас в бараках, видно, держали лошадей. Оказывается, мой аусвайс брали, чтобы сделать из меня добровольца!
…«Аусвайс! Аусвайс!» — вдруг улыбается француз и, засунув руки в карманы, подтягивает штанины к самому подбородку, так что открываются тонкие щиколотки, которые назывались у нас костылями. Может, и ему доставалось «по костылям»? Смеется. Так я тоже улыбаюсь — и, наверное, «вслух». Он почувствовал это и теперь тащит меня по коридору, поддразнивая стража порядка. И я иду за ним, хотя, если встретится какой-нибудь «пом» или «зам», мне несдобровать. И как француз, высоко поднимаю ноги, точно мы «смываемся». Игра, которая мне может дорого стоить.
Ну, так не пошлют меня в другой раз на «отвлекающий маневр»! И не надо! Хотя, конечно, унизительно: если бы я сам отказался, другое дело! Но я не отказываюсь. Однако когда в голову француза приходит детская забава, я присоединяюсь, будто снова становлюсь тем пацаном, который ворочается на нарах в ожидании сна и думает о том… Как было раньше! Все давным-давно уже храпят, а я вспоминаю… Как было!
Ну-ка, зеркальце, скажи и всю правду расскажи: кто на свете всех умнее, всех красивей, развитее, сообразительнее, учится лучше всех?
Это я, Владик, лучше всех учусь, и — значит — я на свете всех умнее, всех красивей, развитее, сообразительнее!
Сообразительнее?.. Сообразительнее тот, кто не попадается, а я — опять на нарах!..
Развитее?.. Еще бы: из семьи, где бабушка — учительница с дореволюционным образованием, тетя — врач, папа — совслужащий, ответработник, совинтеллигент, хотя и в первом поколении, но с генами, мама — инженер… Хотя и подкачала с генами!.. Родом из деревни, да и то с предками, которые и к селу-то прилепилися!.. Притулилися… Приблудилися неизвестно откуда, из цыган?.. «Цыганча» — неинтеллигентно как-то!..
Умнее?.. Потому что гены? Бабушка, тетя, папа. Так за эти гены и бьют! За то, что умнее.
Красивее?.. Оттого, что так считали бабушка, дедушка, пана, мама и девочка из нашего класса? Красивее! Теперь с этой красотой не красоваться, а прятаться надо! И даже здесь, на нарах, держаться в тени!.. Еще скажи спасибо, что мать из деревни, с предками, которые к селу прилепились, притулились… Приблудились неизвестно откуда, из цыган.