Читать «Енисей, отпусти! (сборник)» онлайн - страница 223

Михаил Александрович Тарковский

И еще герои Байбородина поют. Поют песни, которые надо знать и любить. Тогда они сработают на обоюдную работу писателя и читателя. Тут как на неводе: писатель заметывает, а читатель до поры на берегу стоит с бережником, а как тот заметался, ткнулся в берег – тащить уже вдвоем надо… Русская проза тем сильна, что требует участия, читательской подмоги, совместного созидания, которое и тяжело поначалу, но зато так тебя переделает, что к концу в ноги поклонишься за трудовое это перерожденье. Это та же стройка. Тот же сруб. Художнику «в одново», без подмоги и не закатить бревно на самую высь – только вдвоем. Потому и славно, когда читатель участвует встречно, как и сейчас, и с той же любовью, что и автор, пропевает частушки, протягивает, прошептывает, прогоняет через себя жилы песен, как нити санного следа, как струи поземки… А без читательского участия они так и останутся отпечатанными куплетами.

Песня – она как живая вода, все заскорузлые части жизни омывает и воедино собирает… Или сказать наоборот: как связывающее раствор вещество, как гранитный отсев, – самый лучший для связки бетона. А стройка не кончается… И дорога тоже. Если она к свету…

Вот так и отец пел по дороге. Несмотря на все заскорузлости в отношениях с сыном… «Вытягивал песню по всему санному пути», и в этой песни среди степной дороги столько дорогого открывалось. Столько погруженного бессловно в самую глубь, в кости, в кровь, льющуюся то в эту землю, то в жилы потомков… Так тщится душа выразить невыразимое, невозможное, и так передается эта тщета песней – старинной ямщицкой, пушкинской дорожной, казачьей прощальной – песни, как знака сокровенного, пожизненного, родного…

Сколько таких Вань, Ген, Степ, пробираясь по сибирским дорогам на коне ли, на тракторе, КамАЗе, снегоходе, выискивая долгожданный огонек, напевали час за часом знакомый напев! В душе ли, в голос… И песня, даже будучи для кого-то отвлеченно-музыкальной и картинной, наполняясь жизненным, личным, открывалась в главной уже полноте, сливаясь с душой навеки…

Ванюшке чудилось, что песня сама «навевается из степи», что напевает ее «тихий ветер». Он видел «замершее отцовское лицо», «слезы, поблескивающие в глазницах, – вышибленные встречным ветром», и понимал, что поет ее все же отец». И вдруг «так ему стало жалко отца», что «проступили слезы»… Но «жалость не мучила», и внутри Ванюшки «что-то легчало, будто распахивался тугой ворот…». «И ветерок, казалось, протекал и сквозь него».

Так же пела мать, когда собирали голубицу.

На сбор голубицы особое внимание обрати, чуткий читатель! Она и вправду хороша, эта ягода редколесий, осенняя надежа соболя… «На загляденье крепкая, хрушкая, с нежно-сизоватом налетом на бочках, сквозь который до самой глуби призрачно высвечивает голубизна». И сопки в синем мареве… И усталость уже морит ребятишек. И «говорок материн иссякает, тает голубоватым дымком, а уж вместо говорка березовой листвой шелестит песня…» А вот и ночь скоро опустится.