Читать «В промежутках между» онлайн - страница 54

Александр Ширвиндт

Но с каждым годом все определенней понимаю, что в этой исковерканности, на которую ты меня обрек, и есть счастье моей жизни! Учитель, ну ты все понял? Я тебя давно простил! Звони, если что или ничего, шары покатаем!

Твой не самый х… ученик

Лёнька Ярмольник

Рисунок Леонида Ярмольника

Я

У Лёнечки уникальный рефлекс реагирования на беду – проверено десятилетиями. Казалось бы, зачем талантливому, состоявшемуся, богатому, благополучному супермену тратить драгоценное время на чужие горести? Не может удержаться – бросается на амбразуру чужих несчастий – страшный, несовременный порок.

Между тем

Меня недавно снимали для какого-то фильма, и Ярмольник пригнал к театру «Победу» – у него две, и обе в прекрасном состоянии. Народ собрался смотреть на «Победу», как на убежавшего из зоопарка ихтиозавра.

«Победа» – моя первая машина, 1957 года. На Бакунинской улице находился автомагазин. И там, словно в музее, за красной бахромой, стояли три машины – ЗИМ, «Победа» и «Москвич». И люди ходили, как в Эрмитаж, смотреть на них.

Покупались в то время только подержанные машины. У «Победы» была фирменная болезнь: постоянно летела полуось – штырь в заднем мосту, за который цепляли колеса. Конец полуоси был слабым местом, обламывался. Когда это случалось, машину ставили на доску, то есть вместо колеса – доска, и на трех колесах она ползла в сторону таксопарка, где ее ремонтировали. Сейчас кругом станции техобслуживания. А тогда ремонтировали в таксопарках. Они находились под мостами, а рядом стояли стекляшки – чебуречные. Не важно, с какой поломкой приехал, – тариф одинаковый. Лампочку сменить – пол-литра и два чебурека, задний мост – пол-литра и два чебурека. Но лампочку легко вынести из таксопарка: положил в карман – и иди. А как полуось вынести? Объясняю: полуось вставлялась в штанину, и работник таксопарка, как Зямочка Гердт, шел на несгибаемой ноге.

Если машину по блату загоняли прямо в таксопарк, чтобы что-то отремонтировать, то там застолье уже было совместным – клиента со слесарем. А сейчас на станцию нельзя входить, как в реанимацию.

У меня были, кроме этой «Победы», три 21-е «Волги» (все старые), две 24-е, штуки четыре «Жигулей», а потом пошли иномарки.

В 21-й «Волге» был диван. Когда его откидывали, машина превращалась в спальню шестизвездочного отеля. Мы ездили по молодости на рыбалку и спали ночью на трассе вшестером – четверо взрослых и двое детей.

Сейчас, когда я еду на автомобиле, главное – не заснуть за рулем. Пробки. Засыпаемость за рулем – это самое страшное. Особенно летом – в жару и духоту. А во время, когда мы даже не знали, что такое кондиционер, это была просто пытка. Помню, где-то в конце отпуска в театре я с обгорелым носом и огромной нечесаной бородой полз на 21-й «Волге» по Рязанскому шоссе в сторону Раменского. В Люберцах светофоры были через каждые 70 метров. Я постоянно засыпал, сзади сигналили. Совершенно обезумев и вспотев, я увидел, что впереди очередная огромная пробка, а на встречной полосе – никого. Я зажмурился, выехал на встречку и со страшной скоростью стал пилить. Проехав метров пятьдесят, заметил, как наискосок бежит с поднятой палкой не менее потный, чем я, сержант. Он прижал меня к обочине и, размахивая палкой, заорал: «Куда, б…? Ты что, о…?» Потом вдруг замолк, внимательно на меня посмотрел, опустил палку и сказал: «Слушайте, с такими нарушениями надо бриться».