Читать «Призрак Великой Смуты» онлайн - страница 37
Александр Борисович Михайловский
Японец, который до того момента молча слушал их разговор, хитро щуря свои раскосые глаза, неожиданно заговорил, хотя и на ломаном, но вполне понятном русском языке:
– Я капитан японской императорской армии Окуномия, – произнес он, – и вы доржны относиться ко мне со всем надрежащим почтением, и немедренно отпустить меня на ворю.
Зиновий Метелица, Сергей Лазо, Георгий Богомягков и подъехавший к ним чуть позже Фрол Балябин уставились на японца, словно увидели говорящую по-человечески Валаамову ослицу. Вишь ты, животинка не только заговорила, но еще и ставит им условия.
– Окуномия-сан, – ответил тому Бесоев, – со всем почтением к вам мы должны были бы относиться, если бы вы были в японском мундире, а ваш император официально объявил бы Советской России войну. А так как нет ни того, ни другого, то сейчас для нас вы обыкновенный бандит, и разговор с вами тоже будет как с бандитом, пойманным на месте преступления. Вопросов же к вам у нас накопилось немало.
– Японский офицер умеет терпеть борь, – гордо вскинув голову ответил Окуномия, – я ничего вам не расскажу.
Николай Бесоев нехорошо усмехнулся, и японец вдруг понял, что он имеет дело не с культурным европейцем, а с таким же восточным человеком, как и он сам – необузданным в своих страстях и в то же время холодно-расчетливым.
– А кто вам сказал, Окуномия-сан, что мы будем делать вам больно? – притворно удивился Бесоев. – Совсем нет. К вам никто и пальцем не притронется. Мы просто введем один хитрый препарат, от которого вы расскажете нам все, что знаете, думаете, и что предполагает ваше начальство. Впрочем, излишние подробности о нашей предстоящей беседе вам ни к чему. Скажу только, что она будет для вас весьма познавательной.
– А что, товарищ Бесоев, – тихо спросил посланца из Петрограда Сергей Лазо, когда японца увели, – теперь можно и так допрашивать языков?
– Можно, – лаконично ответил Николай Бесоев, – теперь много чего можно, если, конечно это нужно для дела.
Тем временем над цепью горных хребтов все выше и выше поднималось большое красное солнце. Начинался новый день, полный новых трудов и хлопот. Все еще было впереди.
Двадцатого января по новому стилю наш корпус, погрузившись в эшелоны, выступил из Ростова в направлении северокавказских губерний. Продвижение наше по Кубани было стремительным.
Двадцать второго января мы были уже в станице Тихорецкой, где во время краткой остановки полковник Бережной устроил нам что-то вроде «политинформации». Это новое слово пришло к нам из XXI века и означало краткий доклад о политической и военной обстановке в той местности, куда мы в дальнейшем направим свои стопы. Сразу скажу честно – раньше, в Русской императорской армии, для офицера рассуждать о политике считалось не совсем приличным занятием. Во всяком случае, на того, кто позволял себе публичные рассуждения о внутренней политике государства, сослуживцы всегда смотрели косо. И в этом, как я теперь понял, таилась большая опасность. Неплохо разбиравшиеся в военном деле офицеры оказывались сущими младенцами в политических делах и не могли грамотно оппонировать разного рода агитаторам, которые, начиная с февраля 1917 года, окончательно заморочили мозги нижним чинам. И закончилось все развалом армии и массовыми расправами над офицерами.
