Читать «Возраст зрелости. Время мудрых, счастливых и немного святых» онлайн - страница 23

Андрей Ткачев

Вот, Иов Почаевский жил сто лет, и жил по-настоящему. Он просыпался в три часа ночи или в пять утра и становился на молитву. И он жил, и до сих пор живой. У него ручки теплые. Лицо светлое. Поцеловать его руку – это счастье. А вот по улицам трупы ходят и думают, что они самые главные. Завтра их не будет, и никто про них не вспомнит. Не заплачет даже. О грешнике никто плакать не будет. Сегодня ты сдохнешь – а завтра про тебя забыли. Вот ужас нашей жизни.

Увеличение количества всегда угрожает потерей качества. Вырвав написание икон из рук иконописцев, превратив само «написание» в производство, то есть в штамповку, и перепоручив штамповку машинам, мы получаем некую новую реальность, прямо относящуюся к Седьмому Вселенскому Собору. Икона, превратившись в маленькую вещь, изготовленную на типографской машине, из материала легковесного и недолговечного, не обличает ли веру нашу, веру современного человека? Может, это некое указание на то, что сама вера наша становится утилитарной (помещающейся в кошелек), легковесной, не способной пережить века? Все-таки фрески Рублева смотрят на нас до сих пор, а вот отжившие свой срок календари со святыми ликами ежегодно сжигаются за ненадобностью.

Есть в этом что-то соответствующее эпохе, что-то современное и страшное.

Иногда приходится брать ответственность на себя и причащать тех, кто не исповедовался ни разу, а теперь хочет, но уже не может. «Дайте какой-то знак, что вы хотите принять Тело Христово», – просит тогда пастырь умирающего. Последний может слабо кивнуть или моргнуть глазами, может с трудом открыть спёкшийся рот, из угла глаза может выкатиться слеза. И тогда священник обязан горячо за него молиться. Недолго, потому что времени нет, но очень горячо, потому что речь идёт о бесценной душе человека. И потом – причащать. И эти случаи многочисленны. О них вам расскажут многие священники. Стоит только догадываться, как опечален в эти секунды диавол и как ликует ангельское воинство. Стоит помолиться, чтобы священники всегда успевали и чтобы Бог их хранил от бесовской злобы, потому что дело их великое.

Мармеладов-отец и Верховенский-старший

Вернёмся в тёплый и родной мир хорошей литературы. Романы Ф. М. Достоевского полны смертями. Это часто убийства и самоубийства, реже – смерть по болезни или от старости. И почти нет «христианской кончины, безболезненной, непостыдной, мирной». Только два героя Достоевского причастились перед смертью – Мармеладов и Верховенский-старший.

– Священника! – проговорил он (Мармеладов. – А. Т.) хриплым голосом.

Катерина Ивановна отошла к окну, прислонилась лбом к оконной раме и с отчаянием воскликнула:

– О треклятая жизнь!

– Священника! – проговорил опять умирающий после минутного молчания. <…> Исповедь длилась очень недолго. Умирающий вряд ли хорошо понимал что-нибудь; произносить же мог только отрывистые, неясные звуки.

Тесные врата, ведущие в Царство, захлопнулись не перед носом, а за спиною. Эти врата ожидают и нас, и наших близких. О свободном прохождении сквозь них стоит думать заранее.