Читать «Путешествуя с признаками. Вдохновляющая история любви и поиска себя» онлайн - страница 121

В честь всех участников заговора и убийства были переименованы городские улицы. В 1953 году был учрежден музей Гаврилы Принципа и молодой Боснии. Отпечатки подошв Принципа были выгравированы в бетоне на том самом месте, где он стоял, вместе с еще одной памятной табличкой: «Он выразил своим выстрелом национальный протест против тирании и вековое стремление нашего народа к свободе».

Во время осады Сараева названия этих улиц были сняты, музей закрыт, а табличку и следы Принципа удалили из мостовой. Город был не расположен к прославлению сербского национализма.

Хотя осада окончилась более шести лет назад, ничто не заместило следы Принципа на углу улицы. Возникало странное ощущение: стоишь в том самом месте, где произошел уникальный акт насилия, который сформировал современный мир, – и нигде нет никакого официального признания этого факта.

Полное отсутствие официальных памятников в Сараеве в 2002 году поражало. Единственные свидетельства недавней войны были заметны только на фасадах зданий города и телах его обитателей. Была ли вся эта трагедия еще слишком свежа, слишком болезненна? Или они все еще были сосредоточены на непосредственном выживании? Или дело было в нехватке финансирования? В то время безработица в Боснии достигла сорока процентов. Или эти брошенные здания намеренно были оставлены так – мемориалами?

Я задумалась: может быть, дело в том, что сараевцы не могут договориться о том, как им помнить? Если австрийцы, сербы, хорваты, словенцы, югославы и нацисты не могли прийти к согласию в вопросе о том, как увековечить убийства 1914 года, то как же могли агрессоры и жертвы этой осады теперь договориться о каком-либо официальном почитании множества потерянных жизней? Правительство Боснии – это так называемая консоциональная демократия: три сменявших друг друга президента представляли три народности (боснийцев, хорватов и сербов) и два государственных образования (Федерацию Боснии и Герцеговины и Републику Српску), каждое со своей собственной конституцией.

Несколько месяцев спустя Стиви Ди прислал мне в электронном письме фотографию надгробного камня, установленного на могиле Шона. Я снова вспомнила о памятных досках Принципа и о трудностях с согласием по вопросу о том, как следует помнить человека. Родители Шона выбрали простую гравировку:

ШОН ПАТРИК БРАЙАН РЕЙЛЛИ

1976–2002

СЫН, БРАТ, ДЯДЯ,

ЗЯТЬ, ДРУГ

Случайно или намеренно, я осталась посторонней. Моя мама пыталась объяснить мне, что я была его подругой – в биологическом смысле, а не просто приятельницей. Что слово «друг» включает в круг помнящих и меня. Но я знала, что именно так родственники предпочли помнить Шона – как своего сына, брата и даже зятя, но не как моего возлюбленного или жениха.

Их способ помнить включал католические похороны: дородный священник, который никогда не встречался с Шоном, друзья и родственники, коленопреклоненные у деревянного алтаря, чтение отрывков из Библии. Его отец перед входом в церковь раздавал мемориальные открытки размером с бумажник; внутри были слова: