Читать «О чем говорят бестселлеры. Как всё устроено в книжном мире» онлайн - страница 25

Галина Леонидовна Юзефович

Можно (и, опять же, совершенно необходимо) думать о методах манипуляции, которые автор использует. Кто-то для достижения максимального эффекта поддает, так сказать, жару и переходит на крик, от которого закладывает уши и вообще неприятно. Кто-то, наоборот, снижает голос до шепота или, допустим, убирает почти все прилагательные и наречия (как, например, Джулиан Барнс в «Одной истории» или Джон Уильямс в «Стоунере») – искусственно высушенный текст часто звучит гораздо страшней, пронзительней и мощнее, чем текст нарочито «богатый» и пышный, но не становится от этого менее «манипулятивным». Можно думать, хорошо ли автор справляется со своей задачей: манипуляция, которая сразу видна, груба и очевидна, – это плохая манипуляция. Манипуляция, которая не способствует достижению авторской цели (автор хочет, чтобы ты поплакал, а потом пошел перевоспитывать медицинский персонал в женских консультациях, а ты вместо этого пожал плечами и сел смотреть телевизор), тоже никуда не годится.

Однако всё это касается техники литературной манипуляции и ее целеполагания, но не принципиальной возможности и необходимости. Отказывая книге в праве манипулировать нами, мы отказываем ей в праве нас менять, утешать, волновать, расстраивать, пугать, смешить. А зорко высматривая в авторских действиях признаки манипуляции и при малейшем подозрении на нее одновременно включая пожарную сирену и дергая стоп-кран, мы в конечном итоге лишаем чтение какого бы то ни было смысла.

Культурный багаж,

или Почему мы больше не берем толстые бумажные книги в путешествие

Мемуарная книга Тима Милна (племянника и воспитанника Александра Милна, автора «Винни-Пуха») о его друге детства Киме Филби – очень хорошая, хотя и совсем не в том смысле, на который намекает ее раскатистое название «Неизвестная история супершпиона КГБ». На самом деле это книга об английских мальчиках из хороших семей, о времени между мировыми войнами и сразу после, о романтической и пылкой дружбе, об ошибках, обмане, предательстве, обиде и прощении. Но меня книга Милна покорила в тот момент, когда я прочла описание летнего путешествия, в которое они с Филби отправились сразу после получения оксфордских дипломов: «Итак, в солнечный августовский день 1932 года два здоровых студента-выпускника очутились посреди Адриатики. Кроме рюкзаков, никакого другого багажа у нас не было. По крайней мере половину содержимого моего рюкзака составляли книги с трудами великих мыслителей древности – Платона, Аристотеля, греческих и римских историков, – а также громоздкий плащ, который я так ни разу и не надел».

Не знаю, как вы, а я после этой фразы сразу начинаю улыбаться – и, конечно же, главным образом потому, что вижу в этом описании себя в юности. Собираясь в поход после второго курса университета, я точно так же, как Милн и Филби, упаковала в рюкзак только самое необходимое – в том числе тексты древних авторов и, конечно же, вернейших моих друзей: гимназические словари Вейсмана и Петрученко, греческо- и латинско-русский соответственно. Впрочем, в этом мне было далеко до одного очень известного сегодня филолога-классика, который тогда же, отправляясь в археологическую экспедицию, брал с собой запасные шорты и зубную щетку, а еще огромный чемодан на колесиках, в который складывал всё свое земное достояние – пару десятков оранжевых томов древнегреческой библиотеки «Teubneriana» и жемчужину коллекции – огромный греческо-английский словарь Лиддл-Скотта (он тогда стоил целое состояние, то есть примерно сто долларов). Говорят, смотреть, как он три километра тянет за собой этот бесценный груз по крымской степи, было сплошным наслаждением.