Читать «Три плова» онлайн - страница 37

Утешая других, сестра и сама ждала, чтобы ее утешили. Она сказала:

- Мой муж - командир подводной лодки. Его фамилия Фоменко.

Не понял из ее слов Яковенко, получает ли сестрица письма от мужа. Осторожно выпытал, присылали ли «похоронку» или не присылали.

- Вернется, вернется! - успокаивал он сестру. - Раз такое совпадение, обязательно вернется.

Он вспомнил, что выставлял ко дню Флота портрет ее мужа. В белом кителе, крепенький, с биноклем.

- Вы не бывали в нашем Дворце культуры? К нам из центра приходили.

Рассказал он жене подводника и о несостоявшемся заседании.

- В сорок четвертом вы уже наверняка попадете туда,- сказала сестра.

- Я оставлю в кассе пару билетиков для вас с мужем, - сказал Яковенко.

Из госпиталя Яковенко вышел в радостные для страны дни - после разгрома немцев под Москвой. Он попросился опять на фронт, но его послали в школу лейтенантов в город Муром.

Среди форсировавших

Днепр частей был и пулеметный взвод лейтенанта Яковенко. Школу в Муроме окончил он осенью, когда фашисты осаждали Сталинград. Подойдя к Волге с востока, взвод Яковенко переплыл реку на барже. Он занял оборону на южном участке близ железнодорожного моста. В те дни далека была не только Одесса. Даже Харьков и Ростов представлялись ему загнанными в глубокий немецкий тыл. Так велики были пространства, легшие между ним и линией фронта.

Но, когда Яковенко переправился через Днепр, большие расстояния стали казаться уж не такими большими. Ему нравилось перебирать в памяти названия городков и станций на пути от Киева до Одессы: Фастов, Казатин, Винница, Жмеринка… А уж Вапнярка, Слободка, Котовск и Раздельная - эти названия словно солоновато, йодисто пахли набежавшей волной, выброшенными на берег водорослями…

Под Кировоградом Яковенко подобрал в оставленном немцами окопе пачку журналов; там оказался и старый номер «Берлинер иллюстрирте цейтунг». На двух развернутых полосах был напечатан фотоочерк под названием «Вторая Одесса». Еще до того, как Яковенко разглядел заглавие, он узнал на снимках белые известняковые домики Бугаевки и Нерубайского. Они были оцеплены проволокой. У столбов стояли на карауле румынские солдаты. В центре Яковенко увидел несколько портретов. Незнакомые, но очень близкие по складу лица портовых рабочих или грузчиков. Небритые, замученные, они смотрели гордо. Автор очерка писал, что это партизаны из катакомб и что на допросе «они вели себя нагло и ничего не хотели говорить».

Яковенко скорбно потемнел, ударил ладонью по журналу.

- Живет Одесса! Наши катакомбы еще раз сыграли свою роль. Я так и полагал. Эх, попасть бы домой к юбилею!

Его взвод, как он выражался, работал на дорогах. Однако теперь он своим огнем преграждал немцам не путь к наступлению, а пути отступления. Батальон совершал обход за обходом, часто оказываясь позади немецкой линии обороны.

- Летом я буду дома, - говорил лейтенант. - Поверьте, я готов сделать судьбе уступку. Раньше я, конечно, хотел быть живым всегда, вечно, совсем никогда не умирать, а теперь порой думаю: «Дожить хотя бы до того дня, когда мы прорвемся к лиманам, увидим Лузановку, пыльную и длинную Московскую улицу, трубы «Октябрьской революции», если фашисты их не повалили, и наш Дворец культуры, если они его не сожгли!»