Читать «Записки Якова Литтнера из подземелья» онлайн - страница 37

Из Тернополя от Митека пришло печальное известие. Он заболел тифом и просит прислать ему яд. Янина добилась разрешения на поездку к нему в Тернополь. Вернулась она в отчаянии. Детей уничтожают на глазах их родителей.

Создается гетто. Нам приказано перебираться на окраину, к конному рынку. Сюда свозят нечистоты со всего города. С нами тоже обходятся, как с нечистотами. Мы и есть эти нечистоты. Летом здесь, в зловонных испарениях, роятся мухи и комары, превращая это место в ад.

На переселение в гетто дано двадцать четыре часа. Сюда же привезли евреев из Подволочиска. Нескольких домов было явно мало, чтобы вместить всех прибывших. В одной комнате устраиваются человек по двадцать и больше. Многим приходится продавать или обменивать мебель. Удивительно, как корыстолюбивые крестьяне этих мест чуют, когда есть чем поживиться. Уже ранним утром они толпами появились в еврейских кварталах, чтобы не упустить удачный момент. Гетто представляло собой жалкое зрелище. Скопившиеся нечистоты, вещи, с которыми переезжали евреи, и крестьянские подводы представляли красноречивую и удручающую картину. Перед домами побитая мебель, а кругом солома и навоз. Я и здесь отвечал за чистоту улиц и трудился со своей метлой, как Геркулес в Авгиевых конюшнях, но все без толку. Это было безнадежное занятие. Никогда прежде не видел столько грязи. Крестьяне брали мебель, которую не удавалось втиснуть в домишки. «Вы еще должны радоваться, — кричали они, — что мы вам вообще что-то даем за эту рухлядь. Вас все равно скоро расстреляют». Горькие слезы лились по изможденным, иссушенным тревогой щекам женщин, которым все это приходилось выслушивать.

Митек бежал из Тернополя и неожиданно объявился у нас, еще не оправившись от своего тифа. Мы живем вчетвером в крошечной комнатке. Комнатка находится в старой, ветхой лачуге, и состояние ее — хуже некуда. Потолок провисает. Дверь не заслуживает этого названия, это кое-как сколоченные доски, пропускающие и ветер, и дождь. Это нельзя назвать человеческим жилищем, и в Баварии крестьянина, который стал бы держать в таком сарае скотину, обругали бы, и поделом. Да на что же я жалуюсь? Мы живы, у нас есть крыша над головой, пусть даже и провисшая. Тяготит сознание того, что скоро начнется новая «акция». Если собрали такое множество людей на одном пятачке, то не приходится сомневаться, что сделано это, чтобы было легче их всех схватить.

Настроение в гетто дошло до предела. На всех лицах — безысходность. Одни уже совершенно отчаялись и хотят только одного — чтобы все закончилось. Другие, в ком еще сохранилась хоть какая-то воля к жизни, постоянно терзаются страхом. И все двигаются пугливо и неуверенно, в постоянном ожидании неизбежного ужасного конца.

Еврейская полиция усилена с восьмидесяти до ста тридцати человек. Значит, вот-вот начнется «акция». Грюнфельд прекрасно знает, что готовится. Евреи боятся его так же, как и эсэсовских палачей. Он твердо уверен, что, предавая своих соплеменников, спасает себя и свою семью. Служащие в полиции тоже уверены, что их должность сохраняет им жизнь. Молодые люди платят большие деньги, до десяти тысяч злотых, чтобы их приняли в полицию. Я как-то читал, как на тонущем корабле люди дрались за место в шлюпке. В гетто тонем мы все. Жизнь жестока, и человек тоже ожесточается. Сколько над нами сторожей! Еврейская полиция, украинская полиция, обычные войска СС, спецкоманды СС, жандармерия СС, патрульные команды СД — все они приглядывают за нашим убогим гетто.