Читать «Дочери Марса» онлайн - страница 7

Именно в больничных коридорах во время ночных дежурств милосердие, проявленное ими к их матери, трансформировалось в преступление, от которого не отмахнешься. Я поступила так, оттого что была на пределе сил? Сыта по горло ночными и дневными бдениями? В кабинете медсестер на другом конце приемного отделения, хоть и пропустившего через себя решительно все на свете виды хворей, увечий и связанных с ними мук, которые все равно не могли сравниться с теми, что выпали на долю матери, Салли безутешно рыдала, ибо ночные мольбы и стенания всех пациентов этой больницы вместе взятых не шли ни в какое сравнение с дневными мольбами и стенаниями умершей, но обреченной на вечную жизнь в памяти Салли матери.

Девушку двадцати двух — без малого двадцати трех — лет окружающие считали подверженной некоей грустной задумчивости, той самой, из которой и проистекают самые тяжкие, по мнению большинства бушменов, грехи: замкнутость, необщительность, отчужденность. Или же от души сочувствовали ей. Как кандидатке в старые девы.

2. Добровольцы

А потом, восемь месяцев спустя, новость будто гром среди ясного неба. Событие это полностью перекроило географию планеты. До неузнаваемости переиначив всю картину повседневных обязанностей, оно обеспечило доселе невиданные пути бегства. И дело было не в войне — войны это касалось лишь отчасти. И не в громких заявлениях премьера в выпусках новостей, что враг, мол, уже на Самоа и в Новой Гвинее и что его флотилии и бомбардировщики вовсю орудуют на морях и грозят прибрать к рукам Тихий океан заодно с Индийским. И не в призывах к созданию полноценной армии из костяка, состоявшего из воскресных ополченцев. И не вдруг проявившееся осознание того, что в долине среди владельцев ферм видимо-невидимо баварцев-католиков, в мгновение ока потеснивших по части нелояльности даже ирландцев. Дело было в письме из Сиднея от Наоми, адресованном отцу и Салли.

У нас объявили о призыве медсестер на фронт. Если вы ничего не имеете против, я тоже подам заявление. Но вряд ли меня возьмут. Если Салли придется туго одной, я, конечно…

В последние дни Салли, мучимая угрызениями совести по поводу своей вечной занятости, решила подсластить пилюлю — по утрам на большой железной печке, куда подбрасывали опавшие с деревьев сухие ветки, скворчало жаркое с картошкой. Подчистивший сковородку за день отец, вечером, когда дочь возвращалась, вовсю нахваливал еду. Большое счастье, что отец был не из тех, кто хнычет по любому поводу и без, и что в еде был непривередлив — пристрастия его ограничивались мясом, картошкой и бобами, в особенности поданными с пылу с жару. Но еще задолго до великого потрясения от вестей из Сиднея Салли поймала себя на мысли, что где-то глубоко-глубоко внутри, в самом укромном закоулке души вынашивает планы покинуть отчий дом уже хотя бы потому, что там, куда бы ее ни занесло, ни этих опостылевших стен, ни коридоров не будет.

Если Салли заранее знала, что задержится, просила одну из девчонок Сорли приготовить ужин для отца. Любой другой понял бы, к чему все идет — к тому, что хозяйство без женского догляда превратится в его крест, — и возмутился бы. А вот мистер Дьюренс, как говорится, и в ус не дул. Он пребывал в уверенности, что в один прекрасный день дом покинет и вторая дочь — ведь первая, Наоми, уже его покинула. Ни заверения в любви, ни мольбы, ни узы крови, как со скорбной мудростью говорил себе мистер Дьюренс, не заставят детей оставаться с родителями под одной крышей до самой до гробовой доски. Рано или поздно настанет момент, когда крыша родного дома завертится колесом и расшвыряет подросшее поколение по миру. В этом месяце — если верить добиравшейся до фермы с оказией «Геральд» — крыша целого мира уподобилась колесу, крушившему сердца и души родителей. Если Наоми удалось сбежать от этой крыши Маклей, значит, и ей, Салли, ничто не препятствует сорваться с места и пронестись по касательной к планете, даст Бог, и над океанами — скакнуть так, чтобы ее дочерние преступления скукожились бы до отдельно взятого атома.