Читать «Эглантина» онлайн - страница 18

Иногда появление антилопы счастливо избавляет нас от человеческой сущности. Юное создание, шествующее впереди Моиза, было до такой степени не причастно к трем терзавшим его заботам, что он вдруг почти утешился. Даже отсутствие драгоценностей на этой молоденькой женщине выглядело отсутствием связей с окружающей действительностью, отсутствием греческой политики, отсутствием селезенки. Приятно было думать, что в этом грациозном теле, все члены которого выглядели столь чудесно симметричными, одно только сердце находилось в особом, смещенном положении. Мысль завоевать эту женщину — только не посредством тех радостей, что укрепили бы эту симметрию, — проще говоря, чревоугодием или сладострастием, но, напротив, с помощью того, что нарушило бы эту дивную уравновешенность, а именно, через сердце, через любовь, через привязанность, — такая мысль тотчас явилась бы любому мужчине, более удовлетворенному собой, чем Моиз. Он же скромно ограничился восхищенным созерцанием незнакомки, ибо на этом пути, которым она, может быть, следовала впервые в жизни, ей удалось выказать поистине волшебную проницательность, совершенно недоступную самому Моизу, проживи он хоть сто лет; она удостаивала каждую лавку именно тем взглядом и ровно настолько, насколько та заслуживала, словно безошибочно читала в душе ее хозяина: ускорила шаг перед магазином жуликоватого антиквара, замедлила его перед единственным парфюмером, торгующим натуральными, без химии, кремами, одним лишь ритмом своей походки мстя за Моиза тем, кто сбывал ему бракованные галстуки или сомнительных Рубенсов. Нынче вечером, благодаря этой женщине, Моиз совершал прогулку в высшей душевной сосредоточенности, какую ощутил бы последним утром в жизни, решись он на самоубийство, или накануне разрушения своего квартала мощным землетрясением. Наконец-то ему ясно открылся характер его отношений с ювелирами. Казалось, теперь он научился различать, для кого из них он не просто клиент, а завсегдатай, друг, а вот этому — прямо как брат. Те чувства, что любой мужчина, следуя по пятам за своей первой пассией, испытал по отношению к памятникам, которых она касалась, к фонтану Сен-Сюльпис, к Эйфелевой башне, Моиз питал сегодня к величественным директорам магазинов, ко всем встречным продавщицам, к многочисленным торговкам газетами в киосках, и это была заслуга юного герольда в юбке, шествующего перед ним, словно для оглашения некой, пока еще секретной вести или сделки. Впрочем, на незнакомку заглядывались многие; дистанция между нею и Моизом была недостаточно велика, чтобы прохожие могли перенести вызванный ею интерес на него. Таким образом, друзья не заметили Моиза; даже швейцар из «Вестминстера» не поклонился ему. Трудно было изыскать более сладостный способ сделаться невидимкой. Однако эта женщина вовсе не производила впечатления одинокого существа: ее левая рука выглядела более свободной, более вольной, чем правая; она явно старалась шагать поближе к магазинам и подальше от обочины, словом, неосознанно и, вероятно, по привычке держалась так, будто шла вдвоем со спутником. Моизу стоило большого труда двигаться по срединной линии тротуара; ему чудилось, что слева от него возникла странная, лишенная женщины пустота, и он никак не мог объяснить себе это, ибо давно уже отвык прогуливаться под ручку с представительницами прекрасного пола. Нить, связующая его с молодой женщиной, была настолько незаметна, что какой-то мужчина вдруг пошел следом за нею, обогнал, приостановился, зашагал сбоку, — короче говоря, занял рядом с незнакомкой невидимую нишу, где Моизу, невзирая на все его возмущение, не нашлось места; этому нахалу явно нравилось сопровождать прелестную незнакомку, хвастливо изображая под взглядами прохожих ее верного рыцаря; впрочем, довольно скоро эта ровная, невозмутимая ходьба утомила преследователя больше, чем порывистый бег, и он отстал, разлученный с предметом своих вожделений теми метафизическими и логическими причинами, которые в древности помешали стремительно мчавшемуся Ахиллесу догнать идущую шагом девушку. Однако тут же возник другой, не менее заурядный ловелас. А незнакомка, даже не подозревая об этих эфемерных уличных союзах с нею, по-прежнему шагала вперед той размеренной классической походкой, которая разрешала уверенно выделить среди многочисленных сопутствующих средств передвижения — такси, автобусов, велосипедов — самые человечные; вот и рост ее, в высший степени классический, позволял безошибочно определить, какие памятники, какие дома более всего соразмерны с человеком. Она шла, не посягая на линию, избранную Моизом, который неуклонно держался этого волшебного фарватера; пересекла его же маршрутом площадь Бово, миновала Елисейский дворец, сей заповедник государственной власти, где в этот час властвовали только воздух да птицы, и внезапно (Моизу, в его приподнятом настроении, почудилось даже, будто они вышли к лесу) перед ним встали первые деревья Елисейских полей. Именно там Моиз должен был бы остановиться. Но он прошел еще сто метров — и пошел дальше, однако теперь это уже не походило на мимолетное прикосновение чьей-то чужой жизни к его собственной или на удивление запертого в клетке льва при виде пташки, свободно пролетающей сквозь железные прутья. Там, за японским лаковым деревом-сумах, чьи корни вздыбили почву аллеи, а тень ствола и листвы наметили одну четкую и одну кружевную границы своего ареала, Моиза неминуемо ждало Приключение. Моиз не любил приключений и давно уже не искал их, но подобно тем истертым и поблекшим гобеленам, которые в музеях подкрашивают для большей яркости, также стремился с помощью преходящих, ни к чему не обязывающих дружб расцветить изношенную ткань своей жизни… Он колебался. Конечно, он не мог бы утверждать, что не ощущает сейчас родства, которое обычно в первый же миг встречи объединяет незнакомую пока женщину с теми, кто уже был в прошлом данного мужчины. Юная незнакомка походила на героинь Моиза, может быть, именно тем, чего они никогда не имели, — своей мягкой и, одновременно, энергичной походкой, полным отсутствием — или неприятием? — драгоценностей, которое для Моиза ассоциировалось с девственностью; ни броши, ни колец, даже пуговицы — и те матерчатые, словом, ничто в ее туалете не обещало пережить владелицу. Он все еще колебался. А нужно было спешить, ибо она уже шла мимо Биржи филателистов, где в этот час развернулась оживленная торговля теми балтийскими образцами почтовых эмиссий, которые никогда не украсят собою письма литовцев и эстонцев. Еще двадцать шагов, и маршруту Моиза, составлявшему столь ничтожную часть бесконечного пути неизвестной женщины, приходил конец. Никогда доселе он не терзался подобными сомнениями. Однако за него все решила судьба. Он уже свернул было на боковую аллею, к своему особняку, как вдруг его задел проезжавший мимо автомобиль. Моиз потерял равновесие и начал падать, но тут его кто-то подхватил, приподнял, и он увидел у себя на груди две женские руки с судорожно сжатыми пальцами, с тем невероятным множеством пальцев, какое бывает только на скрещенных руках молящихся непорочных дев со старинных картин. Эти руки, лишенные перстней и колец, в том числе и обручального, эти нагие пальчики заставили сердце Моиза биться сильнее обычного, а его самого — почти благоговейно отстраниться; он быстро оглянулся, боясь увидеть вдали исчезающую незнакомку. О счастье! — горизонт был пуст; стало быть, это она здесь, с ним. Бурное сердцебиение помешало Моизу ощутить спокойный стук прижатого к нему чужого сердца — сердца незнакомки, которая все еще мягко, но вполне уверенно поддерживала его, словно скорбящая мать — Христа, не давая рухнуть на гравий Елисейских полей.