Читать «На империалистической войне» онлайн - страница 25

Музыка доносилась с ближайшего хутора, очень большого, занятого пехотинцами. Я пошел туда. Там во дворе и в сарае, на подстеленной желтой соломе, полно раненых, перевязанных белыми, но с уже проступившими пятнами крови бинтами, — немцев и русских. То тут, то там между ранеными лежали неподвижные фигуры — это скончавшиеся от ран. Оскаленные зубы, тусклые, запавшие глаза, спутанные, замусоленные усы — страшно смотреть.

Тут и штаб. В саду я услышал, как начальник нашего отряда говорил с кем-то по телефону:

— Нет сил собрать. Может быть, тыл подберет. Не менее семисот винтовок. Более двух тысяч человек… Да! Лежат цепями, колоннами. Бог знает, то ли они уже раненые сползлись в кучи и умерли вместе, или так одновременно убиты. Артиллерия и пулеметчики работали на славу! Рад стараться, вашдитство!

Мимо нашего наблюдательного пункта по дороге проходит и проезжает много разных военных. Недавно ехал пьяный казак. Болтается в седле. В одной руке разбитый телефонный аппарат, а в другой — бутылка с наливкой. Он попросил меня подать ему головешечку прикурить и предложил мне потянуть «немножко» прямо из горлышка. У него, пьяного, горе: говорит, будто «вольные» немцы (мирные жители) убили двух его станичников, а сам он насилу избежал смерти.

Привалы

10 августа.

Поход наш продолжается. Пишу на крутом берегу неширокой, но полноводной и глубокой реки. Мост разрушен. Саперы наводят понтоны. Куда ни глянь — и проволочные заграждения, и волчьи ямы. Удивляюсь, почему немцы оставили их без боя.

Переправились. Местечко. Разумеется, безлюдное. Кирха (а может, — костел). Наши католики забегают и коленопреклоненно молятся. У самой кирхи, на подоконнике раскрытого окна пустого дома, граммофон, заведенный рукой врага, похабным диссонансом в условиях войны и смерти ревет мирного «пупсика». Молодые пехотинцы столпились у окна, смеются, гогочут, а некоторые подпевают по-русски:

— Пуп-сик, мой ми-лы-ый пу-упси-ик!..Потом завели неприятную мне немецкую «польку», разобрались на пары и кружатся как сумасшедшие. Которые постарше — невесело поглядывают на этот балаган, отряхивают со своего обмундирования пыль, вытирают пот, переобуваются.

В другом доме нашли рояль. Почти каждый побарабанил пальцами. Наконец надоело. Наш ездовой рубанул шашкой вдоль по всем клавишам. Пехотинцы подняли крышку и оборвали струны. Когда увидели идущего сюда офицера, все разбежались в разные стороны. Забыл отметить: вчера нам объявили, что за пьянство будут розги, а за грабеж и разбой — расстрел.

11 августа.

Вчера вечером мы, телефонисты, обожрались медом. Всю пасеку разворотили. Впотьмах не столько меда достали, сколько пчел подавили. Лицо у нашего старшего разнесло, как от нарыва. Мои руки тоже искусаны, потому что и я ходил помогать управляться с пчелами. Думал, все будет по- людски, а получилось постыдно и гадко.

Пехотинцы довершили нашу работу. Офицерские денщики тоже набрали для своих господ миски две лучших медовых сотов. Интересные улейки: сплетены из соломы и ракитника, как наши плетенки, куда ссыпают коноплю. Я даже обрадовался: и у немцев не только рамочные пчелиные домики. Шалопутов из батареи исчез бесследно. Думают, что сбежал, потому что никто не знает, когда и куда он девался.