Читать «Простить нельзя помиловать (сборник)» онлайн - страница 138

Отозвалась Татьяна Ивановна:

– Да уж, считай, девять. Закончили, поди. Да что-то Маша не заходит…

Дина начала подниматься: «Не могу больше. Надо проверить, вдруг ее привезли уже, а я тут торчу».

– Сходи, сходи, – напутствовала ее неунывающая соседка. – Может, там помочь надо. После операции же человек… И как только сердце выдерживает у горемычной столько наркоза-то?

Дина обернулась в дверях:

– У нее особое сердце.

* * *

Когда уходишь в наркоз, сначала исчезает все, что воспринимаешь глазами, затем постепенно теряешь ощущения, тело твое растворяется в бесчувствии, а звуки вокруг на какое-то время, наоборот, делаются отчетливее и ярче. Потом гаснут и они, и ты теряешь и себя, и весь мир. А возвращаясь к нему, сперва слышишь металлическое лязганье инструментов и раздражающе громкие голоса, которые говорят будто бы о ком-то постороннем, но чуть позже понимаешь, что речь, конечно же, шла о тебе. Начинаешь чувствовать, как тебя покалывают, зашивая, но это не больно, просто – ощутимо. Затем и глаза начинают распознавать фигуры в белых халатах…

Сегодня радости возвращения не было. Но Лиля заставляла свои губы улыбаться, чтобы никому из медиков и в голову не пришло, что в случившемся с ней есть доля и их вины, не только тех госпитальных врачей из детства. Хотя, может, она и есть… Но какая теперь разница? Протезирование на этой ноге невозможно даже в перспективе. Просто бесполезно. Хотя, говорят, в Германии ортопеды творят чудеса…

Лиля ужаснулась себе: какая же неисправимая оптимистка! Ничто не берет… Только проревелась, отойдя от наркоза, и вот уже, пожалуйста… Какая еще Германия?! Откуда такие деньги? Даже если продать квартиру и дом сестры, это составит только от силы сотую часть нужной суммы. Лучше и не мечтать об этом. Один раз уже домечталась. Единственное, о чем она спросила перед операцией, когда Игорь Андреевич, осунувшийся и хмурый, просматривал рентгеновские снимки:

– Я смогу ходить?

– Не хуже, чем раньше, – ответил он с такой убежденностью, что Лиля безоговорочно поверила.

И улыбнулась ему:

– Уже хорошо!

Костальский уверенно добавил:

– Скорее всего, даже лучше, потому что мы подчистим ткани, отполируем ваши косточки…

– В каком смысле?!

Опустив снимки, он улыбнулся ее ужасу и покрутил рукой, показывая, как будет делать:

– Обточим их так, чтобы они по возможности обходились без сустава. Это его, конечно, не заменит в полной мере, но…

Лиля кивнула:

– Голь на выдумки хитра. Я понимаю.

– Ну, что-то вроде этого…

– Тогда я готова, Игорь Андреевич, – сказала она и улыбнулась, чтобы он сам перестал волноваться. – Эта операция – четырнадцатая, ее можно не бояться.

После операции Костальский запретил пускать к ней кого бы то ни было, даже Дину, зато сам просидел у ее постели часа два, не меньше. Но пришел не сразу, дал ей время проплакаться, понимал, как это необходимо, а при нем Лиля опять сдержалась бы, загнав отчаяние внутрь. Лучше выпускать его, избавляться…

Потом он поил Лилю чаем с молочным шоколадом, разрешенным им же самим только на этот день, и травил больничные байки, часть из которых она уже слышала от медсестер, но все равно смеялась над каждой.