Читать «От предъязыка - к языку. Введение в эволюционную лингвистику.» онлайн - страница 76

Тенденция к чрезмерному уравниванию животных языков с человеческими оказалась настолько сильной, что она дожила до нашего времени. Так, она имеется в работах известного чилийского биолога Умберто Матураны.

Анимализация языка у У. Матураны проистекает из биосемиотической (зоосемиотической) направленности его размышлений о «языковой области», в которой при определённых условиях оказываются живые организмы — и в первую очередь — животные.

Ставить человеческий язык в один ряд с «языками» животных означает гипертрофию биотической стороны языка и, напротив, игнорирование его культурной стороны.

Чрезмерное сближение животных языков с человеческими проистекает из анимализации человека. Она держится на игнорировании культурной сущности человека, на сведении культуры к выживанию. Назначение языка при таком подходе тоже не может не сводиться к его участию в выживании. Три основные функции языка — коммуникативная, когнитивная и прагматическая — в этом случае заменяются его единственной функцией — адаптивной (ориентирующей, консенсусной).

«Основная функция языка, — писал У. Матурана, — как системы ориентирующего поведения заключается не в передаче информации или описании независимой вселенной, о которой мы можем вести разговоры, а в создании консенсуальной области поведения между системами, взаимодействующими на языке, путем развития кооперативной области взаимодействий» (там же).

Выходит, что и общаемся мы друг с другом, и познаём этот мир, и практически воздействуем на него с помощью языка в конечном счёте лишь с одной задней мыслью — сориентировать себя на консенсус во взаимоотношениях друг с другом, приспособиться друг к другу. Такая насмешка над человеком неизбежна в теории, где игнорируется его культуросозидательная (преобразующая) сущность и он ставится на одну доску с животным.

Приписывание языку одной — ориентировочно-адаптивной — функции у У. Матураны объясняется очень просто: на человеческий язык он смотрит сквозь призму животного «языка». Он игнорировал при этом ту пропасть, которая отделяет их друг от друга. Между тем эта пропасть соразмерна пропасти между человеком и животным.

Пропасть между животными и современными людьми, вместе с тем, была намного меньше, чем между животными и первобытными людьми. Последние были намного ближе к животным. Более того, первые люди унаследовали свою языковую способность от предъязыковой способности своих животных предков.

Невозможно восстановить конкретные животные «междометия», на основе которых формировались первые человеческие слова. Но по животным языкам мы можем в какой-то мере судить о характере предъязыка. Они — один из важнейших источников реконструкции этого характера. Другой такой источник — «говорящие» животные. Сам факт их существования свидетельствует о языковом потенциале не только животных, но и, в какой-то мере, предлюдей и первобытных людей. Вот почему биологические подходы к решению проблемы голоттогенеза имеют не только полное право на существование, но и проливают новый свет на эту проблему. Более того, эти подходы во многом задают тон всей современной глоттогенической науке. Они пронизывают её целиком. Вот почему их отграничение от других — психологических и культурологических — подходов в значительной мере условно.