Читать «Обаяние тоталитаризма. Тоталитарная психология в постсоветской России» онлайн - страница 171

Андрей Гронский

Подводя итог, приходится констатировать, что за исключением стран Прибалтики на территории бывшего Советского союза тоталитарное прошлое не было преодолено, и это дало свои зримые результаты. Государственные институты не дали моральной и юридической оценки коммунистическому режиму и преступлениям советского периода, ни один человек из их исполнителей не понес наказания, а жертвы не получили репараций. Также не поучили никакой благодарности и были преданы забвению (а в последнее время вновь подвергаются негативной оценке) диссиденты, т. е. те, кто в советские годы боролся за то, чтобы на территории Советского союза восторжествовали принципы правового государства.

Собственно это и привело к реанимации (или в лучшем случае к имитации) многих черт советского тоталитаризма (хотя конечно далеко не в полном объеме) в 2014—15 гг. Как сказал писатель Владимир Сорокин: «<…> советское прошлое не было похоронено в должное время, то есть в 1990-е годы. Его не похоронили, и вот оно восстало в таком мутированном и одновременно полуразложившемся виде. И мы теперь должны с этим чудовищем жить. Его очень умело разбудили те, кто хорошо знал его физиологию, нервные центры. Воткнули в них нужные иголки. Такое вот отечественное вуду. Боюсь, последствия этого эксперимента будут катастрофичны».

Историческая травма, вина и ответственность

Процесс покаяния можно сравнить с санацией нагноившейся раны, которая на поверхности начала затягиваться, и которую больному крайне не хочется бередить. В нашем случае в роли раны выступает коллективная психическая травма, которую перенесло общество, жившее на территории СССР.

Как указывает психоаналитик Вернер Болебер, «коллективные катастрофы, такие как Холокост, Вторая мировая война, а также репрессии и этническое насилие, помогают осознать, что политические и социальные катастрофы, так называемые man-made disasters, т. е. антропогенные катастрофы, настолько сильно сотрясают общество, что даже поколения спустя мы вынуждены иметь дело с их травматическими последствиями. Наряду с этим они создают целый ряд особых проблем идентификации и межпоко-ленческих конфликтов как у жертв, так и у палачей. <…> Травмированные люди — это не только жертвы деструктивной политической реальности, но и одновременно ее свидетели. Однако они часто попадают в ситуацию, когда мало кто готов выслушать их свидетельство, потому что слушатели не хотят отягощать себя чувствами страха и боли, ярости и стыда или же боятся обвинений».

Хотя в 20 веке жители многих государств, где существовали диктаторские режимы, пережили специфическую антропогенную катастрофу большего или меньшего масштаба, коллективная травма, которую перенесли народы бывшего Советского союза, была наиболее значительной. К ее отличительным чертам можно отнести следующее: