Читать «Смысл жизни: учебное пособие» онлайн - страница 166

Знаю, что говорить с Новиковыми совершенно бессмысленно, как с сектантами. Они оглашенные (оглушённые, оглоушенные). Язык в общении с ними теряет свою главную функцию — коммуникативную. Я и не собираюсь с ними говорить. Я не для них здесь пишу, а для осуществления замысла — проследить контексты прилагательного советский в книге одного из неугомонных антисоветчиков. У меня исключительно лингвистическая цель.

Александра Александровича Блока (1880–1921) я люблю как своего родного брата. Как мне его не любить, если его строчки греют мою душу на протяжении всей моей сознательной жизни? Со студенческих лет в моей голове крутятся, например, такие строчки из «Возмездия»:

И отвращение от жизни, И к ней безумная любовь…

Я всю жизнь думал о смерти. Теперь, после смерти жены, я думаю о ней по А.А. Блоку, воспринимая её как «старинное дело своё»:

Что же, пора приниматься за дело, За старинное дело своё, — Неужели и жизнь отшумела, Отшумела, как платье твоё?

Как же я мог пропустить новую книгу об авторе этих строк? Купил. Не жалею. Узнал много нового. В особенности об интимной стороне его жизни — переживаниях, связанных с Ксенией Садовской, Любовью Менделеевой-Блок, Натальей Волоховой, Любовью Дельмас и др. А со стороны жены — Андрей Белый, Константин Давидовский (отец Мити, который прожил всего неделю), Георгий Чулков, Дмитрий Кузьмин-Караваев и «какая-то, — как сказал её муж, — уж совсем мелочь» (Новиков В.И. Александр Блок. М., 2010, с. 229).

Но самое главное, описание интимной стороны жизни А.А. Блока в книге В.И. Новикова перемежается с анализом его стихов и даже прозы. Иногда очень удачно и очень тонко. Возьму, например, такой фрагмент из этой книги: «Блоковская критика человеческой природы ещё беспощаднее (чем у А.С. Пушкина. — В.Д.):

Не стучись же напрасно у плотных дверей, Тщетным стоном себя не томи: Ты не встретишь участья у бедных зверей, Называвшихся прежде людьми.

…Друг — это всё-таки другой. Блоку уже не нужны спутники (в 1916 г. — В.Д.). Он своё дело сделал, ему предстоит скорая встреча с великими предшественниками, от современников же пора отгородиться. Последняя строфа — разговор только с самим собой:

Ты — железною маской лицо закрывай, Поклоняясь священным гробам, Охраняя железом до времени рай, Недоступный безумным рабам.

(„Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух…“)

Что значит „до времени“? До конца земной жизни. А какой „рай“ охраняет поэт своей холодностью и сухостью? Обиталище праведников? Или — скорее — рай своей души, который поймут и оценят люди будущего? Если смогут из „бедных зверей“ и „безумных рабов“ превратиться в людей» (там же, с. 288–289).

Ненавязчиво! Предположительно! Дипломатично! Ему бы не в филологи пойти, этому В.И. Новикову, а в дипломаты. Но как только дело доходит до прилагательного советский, его дипломатичность исчезает моментально. Ни одного доброго слова о советской власти, которая его взрастила, вскормила и в люди вывела, и никакого — о теперешней!