Читать «Две Юлии» онлайн - страница 233

У людей основательных, крепко устроенных, казалось бы, и душа должна обосноваться в легких, удивлять широтой порыва, внутренней дерзостью. Но душа у них ютится где-то в почках и редко путешествует. Есть хорошая быстрота любознательности, которая все осмотрит и выберет место, пригодное для жилья. У большинства людей это внутреннее позволение есть, но одна только лень мешает что-то выбирать в нематериальных пространствах, что-то исследовать; сознание вскоре приучается осекаться, соскакивать с темы, — и уже первый пролет лестницы достаточно запылен, чтобы сразу заметить чужие следы и взвести дробовик, а раз посетители так заметны, то и нам незачем тут прохаживаться. В коморку! В родную коморку! В утробные апартаменты неверия и зажатости…

С другой стороны, вдруг мой родственник хотел чего-то восхитительно другого и только потому не позволял себе лишнего воздуха и ограничивал себя в пространстве? Его потомок — физиогномически с ним сходный, это линия моих родственников с бровастыми, длинными и впалыми с боков лицами — без какого-либо взгляда (есть пугливые чувствительные глаза, но нет взгляда) — моя троюродная сестра, звали которую темно и безродно — Авдотьей ли, Прасковьей? — при всей своей опасной для родственника прелести напомнила мне фотографию деда именно тем, что, оказавшись у нас в гостях, единственный, как помнится, раз, вот так без взгляда сидела безучастно, бесчувственна к застолью за нашим раскладным столом, без раздумья отказываясь, как от пытки, и от пышных мантов — (тесто было почти прозрачным, отчего они походили на треугольных медуз, объевшихся мидиями), и даже от тарелочки приправленной сметаной редиски, и — предложения услужливо потакали чужой скромности — от бутерброда с двумя шпротами. Она ни к чему не притронулась. Ее мама — по-родственному фривольная в своей болтовне — не обращала на это никакого внимания, а субтильная Дарья, бледная и нежная, как самая младшая и умненькая козочка из сказки про съеденных козлят, как выяснилось потом, дожидалась только разрешительного пуска, чтобы сорваться к своим отборным радостям. Это были либо любимые лошади, которых она опекала на местном ипподроме, либо история с объезжавшим лошадей джигитом, либо любое молоко рассвета в решительном путешествии ради освобождения пленных животных или закрытия кислотного заводика. Все, что я потом слышал о ней, одинаково восхищало, и потом уже на отсутствие простого воспитания, на ее собственное отсутствие там, где ей было нехорошо, обижаться не хотелось.