Читать «Острее клинка» онлайн - страница 103

А сын почтальона рыжий Пат стрелял вместе с Сергеем в цель из лука. С Патом было непросто, так как он до слез переживал свои промахи. Никак ему не удавалось сравняться со своим учителем, который сам сделал этот лук и стрелял из него, как настоящий Робин Гуд.

Так обходил Сергей всех своих знакомцев, а возвращаясь из города, где у него каждый день были другие, сложные дела (и в издательствах, и в редакциях, и в фонде вольной русской прессы), приносил и Сэму, и Мэгги, и Пату, и другим то орехи в хрустящих конвертах, то разноцветные леденцы. Его малыши и не подозревали, что иногда на эти лакомства их взрослый друг тратил последние пенсы.

А «кроме того, — признавался он в одном из писем Анне Эпштейн, которую интересовали самые незначительные детали житья-бытья Сергея и Фанни, — у меня на стороне много приятелей между псами всех величин и пород, о которых мне от времени до времени сообщают сведения».

Он теперь не мог жить без того, чтобы не опекать постоянно слабых, маленьких и беззащитных. И они тянулись к нему, радовались встрече с ним и знали, что он всегда придет на помощь, этот большой, ласковый и немножко странный человек.

* * *

Ушли в прошлое те времена, когда у Сергея не было крахмальной сорочки, чтобы отправиться на переговоры с издателем. Впрочем, он никогда не любил педантизма в одежде. Еще с той поры, когда был военным. Англичане так и не смогли приохотить его к некоторым своим привычкам. Он чувствовал себя стесненно, когда попадал в общество джентльменов, которые слишком уж обращали внимание на то, кто как одет, как отодвигает стул или держит вилку. Ему были непонятны люди, загромождающие свою жизнь условностями. А таких людей становилось для него все больше: журналисты, парламентарии, владельцы газет, деятели тред-юнионов. От них многое зависело в жизни эмигранта, в особенности пишущего. Да еще такого, который создавал фонд помощи вольной русской прессы. Приходилось поэтому кое-что и терпеть.

Но все это были мелочи. Дома он запирал в шкаф свой отутюженный костюм и надевал фланелевую рубаху и старые вельветовые штаны. В этой одежде он становился похож на фермера. Да и занимался он во второй половине дня всякой такой работой: мастерил мебель для дома, возился в саду.

Только у Энгельса он не испытывал никакого стеснения, мог прийти к нему запросто, зная, что хозяин не покосится на него, как бы он ни оделся. У Энгельса обстановка напоминала дружескую атмосферу сходок русских «нигилистов». Он был прост и мил, а вот одевался всегда, даже дома, с особенной, удивлявшей Сергея изысканностью. Но это последнее было, конечно, не главным.

Сергея тянуло к Энгельсу, потому что Энгельс был близок ему своей энергией и жизнелюбием, радушным, дружеским отношением к людям. Сергей сам был таким. Общение с ним доставляло радость еще и потому, что Энгельс был безмерно щедр, когда делился своими знаниями с другими людьми. В нем не было ни грана педантизма. Поучать он не любил, да, наверное бы, и не смог. Не то, что Лавров или Кропоткин. Те порой выходили из себя, когда их слушали с недостаточным вниманием или противоречили, в особенности Кропоткин…