Читать «Бремя имени» онлайн - страница 98

Я категорически считаю: родители не должны вмешиваться в личную жизнь своих детей! Придет время, и твой сын явится к тебе с претензией: «Ну, что дорогой отец, хорошую вы мне невесту подобрали!» Нет, увольте! Лучше не встревать в эти тонкие дела!

Однажды, когда Сема, по обыкновению, валялся на пляже, к нему пришло письмо с севера. Конверт был плохо заклеен, и моя дражайшая половина, у которой нос от любопытства удлинился, осторожно выудила письмо из конверта. И вот, представьте, возвращаюсь я домой с тяжелыми сумками, а моя жена, сжав губы, подает мне письмо. Читаю.

Вот что пишет ему некая Настя:

«Семочка, родной мой, ненаглядный, хороший мой!

Вот уж третий денек пошел, как ты уехал, а я не нахожу себе места.

День и ночь ты в моем сердце, день и ночь я мечтаю о тебе! Семочка, моя любовь тебя ждет!» И т. д. и т. д. «Твоя до последнего дыхания, Настя.

P. S. Если можно, купи мне плащ-болонью сиреневого цвета! Пожалуйста!

Целую. Твоя Настя.»

Я был потрясен!

— Как же ты вскрыла чужое письмо?! — накинулся я на жену.

— Молчи! — ответила она мне сурово. — Надо спасать ребенка!

— И что же делать?

— Между прочим, когда Тамарочка стала барышней, я сама устроила весь этот «шидух» с Яшей! Но Семочка не барышня! Ты отец, и ты должен взять это дело в свои руки! Видел? Плащ-болонья! Ты что, не понимаешь, чем это может кончиться?

Получив приказ жены, я стал думать: что же можно сделать? Поспешив к реке, я нашел Сему и передал ему Настино письмо в аккуратно заклеенном конверте.

Стоял субботний вечер начала июля. Здесь, на реке, полно отдыхающих. Моторная лодка с жужжанием прорезает речную гладь, рыбаки, похожие на истуканов, сидят с удочками, кто-то играет в карты, а кто-то в шахматы. Словом, каждый гуляет, как хочет! Кажется, что берег движется с рекой, отчего в глазах мелькает, рябит, пестреет…

Я стоял и думал: «Боже великий! Сколько красивых еврейских девушек в нашем городе! Неужели этот балбес не выберет себе какую-нибудь из них? У меня нет ничего против этой неведомой Настасьи, может, она и славная девушка! Но я верю в предначертанье, я верю в еврейскую судьбу!..»

Сема пробежал глазами письмо, и на лице его мелькнуло досадливо-равнодушное выражение.

— От кого письмо?

— Так, с работы…

Я разделся и пошел в воду. В голове у меня все запуталось: мало мне было хлопот с миньяном, тревоги за сына, так мне еще какой-то Насти не хватало! И вдруг я вспомнил про Кляйнберга: «Погоди-ка! ведь у него дочка есть, я как-то ее видел, и она очень даже мила! Да-да! Это тот самый Кляйнберг, такой худощавый лысый еврей, любивший Бялика и Фришмана, и старое поколение писателей, писавших на иврите. Когда-то, когда Кляйнберг бедствовал, он преподавал иврит. А когда ему стало совсем худо, он переключился на другое, — сделался агентом по продаже театральных билетов и преуспел в этом. Дочка его, Маруся, выучилась на врача-терапевта. Это была привлекательная девушка, хоть сейчас замуж, и работала она в городской больнице…»