Читать «Бремя имени» онлайн - страница 50
Цви Прейгерзон
Через некоторое время оно нагрянуло, это будущее, — оно ворвалось в Дилков грохотом войны, и жители городка бежали на восток, кто на телегах, а кто пешком. Но разве могли вот так бежать неизвестно куда два жалких инвалида с маленькой девочкой?
Пришел день, и немцы ворвались в покосившийся домик неподалеку от синагоги, убили лежавшего в кровати Нахманке, а Рохеле с девочкой погнали неизвестно куда.
Странный и страшный конец ждал еврейскую общину Дилкова. Немцы собрали всех евреев на площадь и натравили на них псов. Медленно и долго метались в воздухе крики, кровь, клочья одежды, человеческое мясо — на площади когда-то доброго и тихого городка Дилкова. Потом немцы разрушили здесь все еврейские дома, и дом возле синагоги, и саму синагогу…
Я вспоминаю глухую тетю Рохеле, я помню ту свадебную ночь, красивое лицо и темные волосы невесты, радость в глазах застенчивого Нахманке… И слышу, как плачет скрипка в руках Иделя…
Последний день бухгалтера Шапиро
Первые два месяца все было тихо-спокойно, никто здешних евреев не обижал, но тень черной тоски легла всем на душу. Нехорошие, дурные слухи бродили по городку. Кто одно говорил, кто другое, а кто и третье. Но решили, что ни бургомистр, ни комендант евреев не тронут. Потом кто-то сказал, что вскоре прибудет специальный отряд эсэсовцев…
Тем временем в городок хлынули первые беженцы из окрестных местечек, где уже произошли массовые расстрелы населения. Они-то и рассказывали цепеневшим от ужаса людям, как все это было. И великий страх переходил из дома в дом, сковывал разум и холодил кровь.
Подоспела осень, позолотила деревья, и вот уже первые пятипалые листья, оторвавшись от веток, легли на землю. Задули ветры, понесли и закружили листву и разбросали ее над садами и крышами затаившегося городка. Дрогнули и самые стойкие деревья. Державшиеся до последнего, они стремительно начали облетать, теряя листву не только при сильных порывах ветра, но и от легкого дуновения. Потом зарядили дожди, превратившие улицы в болото. Потянулись долгие серые дни, неторопливо сменяя друг друга, полные страха и бессильного отчаяния.
Евреи старались не появляться на улицах, чтобы лишний раз никому не попасться на глаза. И все же иной раз приходилось выходить из домов, на рынок, например, купить еды или что-то продать, но каждый, как мог, проявлял осторожность и старался оставаться незамеченным.
Израиль Исаевич Шапиро, тот самый, о котором пойдет речь, как и все евреи в городке, сидел в своем доме и никуда не выходил. Это был тихий человек небольшого роста, лет шестидесяти. Он курил трубку и носил очки.
Всю свою жизнь Шапиро просидел над конторскими книгами и счетами и до последнего дня, пока немцы не вошли в городок, продолжал работать бухгалтером в городском коммерческом отделе. Каждое утро, в один и тот же час, Шапиро отправлялся в контору и садился в кресло с подушечкой — она облегчала ему хроническое заболевание (вы, конечно, догадались, какое). Кроме служебных обязанностей Израиль Исаевич добросовестно выполнял и общественную работу: раз в месяц, в определенный день, он собирал взносы с членов профсоюза и, аккуратно вклеивая в книжечки марки, привычным движением припечатывал их… И вдруг однажды все кончилось, как если бы не было за ним его собственной прожитой жизни, как если бы вообще ни у кого ничего не было! Так Шапиро в одночасье превратился в человека, начавшего отныне коротать свой досуг в четырех стенах своего дома и напряженно вслушивавшегося в шорохи за дверью. Но однажды он не выдержал и заявил своей жене Саре, что пойдет на улицу. Сара в это время топила печку и занималась своей каждодневной домашней работой. Услышав слова мужа, она резко повернулась к нему:
