Читать «Бремя имени» онлайн - страница 21

Единственный среди нас, кто не тронул свои пейсы и до двадцати лет продолжал молиться по три раза в день, был Абрам Штейнберг, что, впрочем, не помешало ему стать хорошим инженером. Мы с ним, слава Богу, и по сей день большие друзья…

Люба Фейгина, дочь богатого торговца зерном, помнится, была без памяти влюблена в Исаака Полькина… Как горько она рыдала, когда бедный Исаак так нелепо погиб! А потом пришел день, когда она вышла замуж, уехала с мужем на Дальний Восток и вообще забыла, что родилась еврейкой.

Володя Бродский, который обычно больше слушал, чем говорил… Потом стал коммунистом и был городским судьей где-то на юге.

А брат Ханы погиб в одном из погромов…

Я сижу, закрыв глаза, и перебираю дорогие имена… За каждым именем своя душа, своя судьба… Мне следует поторопиться, успеть все вспомнить, пока моя память не поросла могильным мхом, пока еще среди нас остались те немногие, кто не успел обзавестись дощечкой с выгравированным именем и двумя датами…

* * *

Вскоре пришла беда — в городке начались погромы. Я был тогда зеленый юнец, у которого за душой не было ничего кроме поколений предков с их трудной судьбой. Но зато мне дарована была любовь лучшей из женщин, каких я знал в жизни…

Когда погромщики появлялись на улицах, евреи забивались в подвалы, напряженно вслушиваясь в то, что происходило наверху. Тем временем бандиты, горланя, с победительным видом расхаживали по улицам. И пока они так «гуляли», сидевшим в подвале было слышно, как те барабанили по очередной двери какого-нибудь еврейского дома и орали: «Откройте, жиды!»

Настала зима, и выпал снег. На воротах некоторых домов появились кресты. Это означало, что здесь живут свои, православные. Все чаще на городок налетал студеный ветер, ветви деревьев с сухим треском бились друг о друга. Вокруг застыло враждебное, отпугивающее молчание, холодное небо глядело безучастно, а выпавший снег затягивался глянцевой корочкой. Евреи прятались, кто где мог, — на чердаках и в подвалах своих жалостливых соседей, повесив на воротах домов тяжелые замки. По безлюдным улицам тащилась лишь телега водоноса Зхарьи. Медленно, со скрипом поднималась она в гору, а после скатывалась вниз, чтобы снова подняться… Зхарья возил мертвых на кладбище. И каждый день, останавливая свою натруженную лошаденку под ставнями заколоченных домов, он хрипло кричал: «Евреи! Милосердие всех спасет!..» Пожалуй, именно он, усохший и печальный, был единственным в городке евреем, кто открыто, днем и ночью нес свою скорбную службу на улицах, и, самое удивительное, что его так и не тронули!..

Однажды прибежал наш сосед, Ханан Фишер, и крикнул, что погибла… Гита! Я незаметно, чтобы не видела мать, выбрался из нашего убежища, и побежал задами через огороды. Гита лежала одетая в саван. Дом был холоден и пуст, и мне на всю жизнь запомнился густой слой пыли на ее пианино… Все близкие сидели на полу. Сгорбившийся реб Пинхасль, отец Гиты, читал из «Иова», едва шевеля посеревшими губами… Эзер рассказал мне, что произошло… Гиту изнасиловали несколько солдат. Она старалась молчать, но потом стала кричать и звать меня, и кто-то из них выстрелил. Так она погибла, несравненная моя Гита!..