Читать «Ада Даллас» онлайн - страница 42

Верт Уильямс

А потом явились шерифы: Дольф Казадесус из юго-западной Луизианы, Билл Бернс из центра и Фредди Роджерс с севера. Фредди, коротышка с постоянной ухмылкой на лице, в свое время прикончил девятерых, осмелившихся в него стрелять. Его называли самым жестоким в Луизиане человеком.

Я страшно обозлился, когда и на этот раз Сильвестр не пригласил меня на переговоры. Ведь я тоже шериф. Когда они вышли, Казадесус сказал: «По крайней мере три четвертых», и все дружно закивали в знак согласия.

А однажды явился Джек Мур. Поскольку старый Джимми Моррисон на этот раз не баллотировался, Джек был единственным кандидатом, кроме меня, которого поддерживали реформисты. Джек десять лет был конгрессменом, и, по-видимому, ему суждено было остаться им навсегда. Он уже трижды баллотировался в губернаторы, его поддерживала весьма солидная организация — он умел и не будучи в Капитолии штата оказать немалые услуги нужным людям в Вашингтоне.

Он и не рассчитывал стать губернатором. Он обычно терпел поражение еще на первичных выборах. И потом весь его бизнес состоял лишь в поддержке одного из двух оставшихся кандидатов и получении хорошего куша. Дойди он до второго тура, он был бы напуган до смерти.

— Всего лишь визит вежливости, джентльмены, — сказал Джек, осклабившись. Он был в роговых очках, с венчиком рыжих волос вокруг плешивой макушки. — Хотел пожелать удачи моему достойному противнику. Никогда не смешивай политику и дружбу — вот мой девиз. Друзья до выборов, друзья после.

— Очень любезно с вашей стороны, Джек, — сказал Сильвестр. — Очень, очень любезно.

Джек продолжал болтать, мы отвечали тем же, наконец он встал. У дверей он повернулся.

— Помните, джентльмены, вы всегда можете рассчитывать на Джека Мура.

Это означало, что мы всегда можем купить его для помощи во втором туре.

Пока Сильвестр занимался подготовкой по основным направлениям, я старался организовать для себя как можно больше выступлений. Раз десять я участвовал в Адиной передаче. Поскольку я еще не был официально объявлен кандидатом и предвыборная кампания по-настоящему не начиналась, использовать телевидение на полную катушку было еще рано.

Теперь она называла себя не Ада Мэлоун, а Ада Даллас. Как-то раз я сказал в шутку:

— Черт побери, когда начнутся выборы, избиратели не будут знать, кто из Далласов баллотируется.

— А какое это имеет значение? — засмеялась она.

Политика шла своим чередом, а отношения между нами — своим. Я знал, что она понимает мою ничтожность, а зная, что она понимает, и сам считал себя ничтожеством. Я смотрел на себя, а видел лишь шляпу да гитару и слышал лишь голос, который умел немного петь, а больше говорить: «Да, Сильвестр. Понятно, Сильвестр». Но мне было, как я уже сказал, теперь легче, потому что я не лез из кожи вон. Черт знает как трудно двадцать четыре часа в сутки притворяться, будто ты что-то собой представляешь.

Одно только было смешно. Теперь, когда главное в наших отношениях было позади, когда мне незачем было притворяться, я хотел ее больше прежнего. По-другому, сам не могу определить как, но по-другому. Может, я испытывал нечто вроде вот чего: ладно, раз мне ничего другого делать не надо, я уж наверняка могу делать это, раз у меня больше ничего нет, я уж наверняка могу иметь это, и я хочу это.