Читать «Буриданы» онлайн - страница 255

— Или пришли проверить, не покончил ли я с собой?

Раз так, то совсем уж дураки — поскольку, хотя Сталин и приготовился умереть, никакая сила не могла бы заставить его повеситься или застрелиться, он все-таки был грузином и противоестественных поступков никогда совершать не стал бы.

— Ч-ч-ч… — Молотов никак не мог выговорить первое слово. — Ч-что вы, И-иосиф В-виссарионович! Мы пришли просить, чтобы вы как можно скорее вернулись в Кремль. Без вас дела совсем плохи.

Боятся за свою шкуру, подумал Сталин, боятся, что если не станет меня, то и их дни будут сочтены. А кто готов отказаться от жизни, когда каждый день икра на столе? Жратва была их слабостью, мясистые лица говорили сами за себя.

Что их боязнь имела под собой основания, сомневаться не приходилось — кому нужно такое говно, как Молотов и иже с ним? Русскому народу? Русскому народу нужна была дубинка, а ею такие, как эти ничтожества, пользоваться не умеют.

— Что происходит на фронте? — спросил он глухо.

— Н-н-ничего хорошего.

Молотов говорил долго, объяснял, куда немцы добрались, Львов в промежутке пал, Вентспилс тоже, только Брест еще держался в окружении, Ригу должны были сдать вот-вот, да и в Бессарабии румыны пошли в атаку.

Ну и что теперь делать, подумал Сталин. Послать их к чертовой матери, сказать: воюйте без меня? Или предложить им передать кому-то власть? Но кому? Троцкистам? Да кто их в Сибири отыщет!

Нет, выбора не было, приходилось браться за дело самому. Но как? Что он мог противопоставить военной машине Гитлера?

Только живых людей.

К счастью, в его распоряжении были огромная страна и огромные человеческие ресурсы: убьют миллиона два-три, на их место заступят другие. Главное, чтобы народ не взбунтовался, когда жертв станет слишком много. Но с этим можно было справиться, если давить на русский патриотизм. Коммунистическую лирику следовало временно забыть, сейчас ее не поняли бы. Да и попов можно позвать на помощь, вот обрадуются.

— Вы отдали приказ все ценное при отступлении уничтожать, чтобы немцам ничего не досталось?

Члены Политбюро в замешательстве переглянулись — даже это не пришло им в голову.

— Ладно, — прорычал Сталин. — Езжайте в Кремль и ждите меня там.

Когда делегация, вдохновленная его скорым возвращением, покинула комнату шагом куда более бодрым, чем в нее вошла, Сталин поднялся с дивана и, пошатываясь, отправился в ванную, чтобы сунуть голову под холодную воду. Что поделаешь, он все-таки был незаменимым человеком.

Глава девятая. Теоретик

В Берлине шел дождь, здесь же сияло солнце, обдавая ярким светом проносившийся под крылом самолета осенний лес. Вид был знакомым, примерно такой Розенберг часто видел природу в юности, к примеру когда ехал на поезде из Ревеля в Ригу или из Риги в Москву. До тех мест отсюда, из Восточной Пруссии, было неблизко, но единство ландшафта впечатляло, поистине никаких границ тут быть не должно — и уже и не было. «В багрец и золото одетые леса...» — неожиданно пришли в голову стихи, которые он зубрил в школе. Кто автор-то, Пушкин? Он вспомнил, как в Ревеле на улице Вана-Пости лежал на диване, задрав на его спинку длинные ноги, и читал «Евгения Онегина». Тогда эта вещь ему нравилась, поскольку отличалась от обычного нытья, присущего русской литературе, — жизнерадостная, остроумная, талантливая, вот только происхождение автора настораживало… Возможно, потому большевики и превратили Пушкина в икону, подумал он, евреев, наверное, умиляли его темные кудрявые волосы и смуглая кожа. Но лучше всего свой народ знал, конечно, Достоевский, только он понимал, что русский человек не может жить без страданий, что в них он в буквальном смысле нуждается. И что всеобщая любовь к людям для этой нации не какой-то там безжизненный библейский постулат, а универсальная модель мира — любить всех, богатых и бедных, трудяг и преступников, добропорядочных матрон и проституток, более пылко, конечно, преступников и проституток, поскольку они несчастнее. Насколько это отличалось от европейской культуры! Европа держалась ценностей рыцарских времен, в России же рыцарства никогда не было. Что общего могли иметь, к примеру, Дмитрий Карамазов и Эрнани? Два разных, никогда не встречавшихся мира. Что сделал бы Карамазов, окажись он в положении Эрнани? Наверное, просто кокнул бы старого да Сильву — допустим, он и обещал покончить с собой при первом требовании старика, что из того, это была только уловка, чтобы перетянуть его на свою сторону в борьбе с королем, будущим императором; а вот Эрнани взял и действительно закололся, и в какую минуту?! В наисладчайшую, между венчанием и брачной ночью. Позже Дмитрий, разумеется, стал бы каяться, удалился бы в монастырь, молился и ел траву, не моясь и не причесываясь, — и именно в таком виде в него, скорее всего, влюбилась бы некая графиня, кинулась к его грязным ногам, целовала бы их и просила разрешения вымыть. Они отправились бы вместе на каторгу, как Раскольников и Мармеладова, а по дороге деревенские бабы жалели бы их, кормили-поили — а вот жандармам, которые, выполняя служебный долг, конвоировали убийц, доставались бы одни плевки…