Читать «Пионеры — герои» онлайн - страница 80
Автор неизвестен
Люся попыталась было кинуться вслед за мамой, но её грубо оттолкнул конвоир. Девочка упала на цементный пол. К ней подошла женщина, которую все уважительно звали Надеждой Тимофеевной Цветковой. Она была женой коммуниста-подпольщика Петра Михайловича Цветкова.
— Успокойся, дочка, — тихо сказала Надежда Тимофеевна, — успокойся. Не надо…
Это были первые и последние Люсины слёзы в тюрьме. Больше она никогда не плакала.
Прошло часа два. Люсе показались они вечностью. Наконец дверь открылась — ввели Татьяну Даниловну. Она прислонилась к стене. Одежда была изорвана — на теле видны кровавые следы побоев.
Люся бросилась к маме и помогла ей сесть. Никто ни о чём не спрашивал.
Женщины молча освободили место на нарах.
Вскоре дверь снова открылась:
— Людмила Герасименко, на допрос!
Люся сначала не поняла, что вызывают её.
— Люся, тебя! — подсказала Надежда Тимофеевна.
— О, боже! Хоть бы она выдержала, — шептала Татьяна Даниловна.
Её повели тёмным длинным коридором и втолкнули в какую-то дверь. Лучи яркого зимнего солнца больно ударили по глазам.
— Подходи ближе, девочка, — послышался очень ласковый голос. — Не беспокойся.
У окна стоял невысокий человек в штатском. Он внимательно смотрел на Люсю, как бы изучал её.
— Ну что ты такая несмелая. Садись вот сюда, — человек указал на стул. — Вот конфеты. Бери. — И он подвинул к ней красивую коробку.
Девочка посмотрела на конфеты, потом на человека.
Сколько ненависти было в её глазах. Человек как-то съёжился, сел за стол и спросил:
— Скажи, кто передал вам машинку?
— Купили до войны ещё.
— А откуда радиоприёмник?
— Он поломан. Только коробка…
— А кто приходил к вам?
— Многие.
Человек оживился.
— Назови мне имена, фамилии. И расскажи, что они делали у вас.
— Алик, Катя, Аня… мы играли в куклы. Фамилии Алика — Шурпо, а Кати…
— Я не о них спрашиваю! — заорал человек. — Кто из взрослых? Взрослых называй!
— Взрослых?.. Взрослые не приходили.
— Врёшь!
Человек выскочил из-за стола и начал бить её по лицу.
— Отвечай! Отвечай! Отвечай!
Но она молчала. Молчала и тогда, когда гестаповец, избивая её плетью, вырывал волосы, топтал ногами.
…В камеру она вошла, еле передвигая ноги, но с высоко поднятой головой и чуть заметно улыбалась. Все видели, что нелегко ей давалась эта улыбка.
Татьяну Даниловну и Люсю на допросы вызывали почти каждый день и почти каждый раз страшно избивали. А после одного допроса в камеру Люсю внесли почти без сознания. Внесли и кинули на пол.
Женщины заботливо уложили её на нары. Внутри всё горело. Очень хотелось пить. Очень хотелось кушать. Хотя бы маленький кусочек хлеба. Совсем маленький. Арестованных почти не кормили — в день давали ложек десять какой-то баланды…
И ещё очень хотелось спать. В камере арестованных набито битком.
Ночи коротали полусидя, прислонясь один к другому. Только слабые и больные лежали на нарах.
— Отсюда нам всем, родненькие, одна дорога — на виселицу, — словно сквозь сон слышала Люся чей-то горячий шёпот. — Одна…
Нет, была и другая — надо рассказать фашистам о том, что знаешь.
Будешь жить, кушать, спать, любоваться синим небом, загорать на солнышке, собирать цветы. А как их Люся любила собирать! Ранней весной на лесных полянках голубыми глазами смотрят на тебя подснежники, а ближе к лету весь луг усеян колокольчиками…