Читать «Геммалия» онлайн - страница 8

— Что есть дружба? — тем же тоном спросила она.

— Святые небеса! Разве тебе неведомо чувство, чьи наслаждения уступают одной лишь любви?

— Я не знаю любви и никогда ее не испытаю.

— Верно ли, что любовь не проникла в твое сердце, не задела его струны?.. О, счастливец Линдблад!.. в моих объятиях ты познаешь это упоение, это божественное смятение, счастье чувствовать, что двое сливаются в одно… Лучшее в жизни я расточу пред тобой… титулы, состояние, почести, все кладу я к твоим ногам; будь моей женой и сделай меня счастливейшим из людей…

— Твоей женой… женой смертного? Я, кого зовет могила?

— Ах! дражайшая возлюбленная, к чему эти мрачные мысли? Станет ли красота столь скоро добычей могилы? о нет, поверь мне; я окружу тебя заботой и любовью, и мы проживем много счастливых лет! Бога ради, молю, согласись стать моей женой.

— Твоей женой… но ты меня даже не знаешь.

— Не имеет значения! ты прекрасней всех женщин на свете… но удовлетвори любопытство, вдохновленное любовью, назови мне свое имя, свою родину, свою религию.

— Имя… мне оно неизвестно… однако люди называют меня Геммалией. Родина… говорят, я родилась на Востоке… а Бог… может ли Бог существовать для меня?

Линдблад, стоявший перед нею на коленях, был как громом поражен и раздавлен ее последними словами; когда он очнулся и поднял голову, Геммалия была уже далеко. Она не шла, а, казалось, летела… Вскоре она скрылась из виду, баронет же не двигался, словно прикованный к месту непреодолимой силой. Волшебные чары, застилавшие до сих пор его взор, развеялись и исчезли вместе с Геммалией. Что видит он вокруг?.. Зрелище ужаса и опустошения; песок усеян обломками мачт, клочьями парусов, изорванными и разбросанными снастями; повсюду лежат трупы утопленников, которые море в ужасе выбросило на сушу… и в присутствии этих бледных, как сама Смерть, этих бездыханных свидетелей он произнес клятву любви и осмелился предложить руку и сердце созданию, в чьих словах и облике не было ничего человеческого, кроме речи и красоты! Какое зловещее предзнаменование! Что уготовило ему будущее? Линдблад поневоле задрожал, подумав об этом; сердце его преисполнилось тревогой, и он поспешил покинуть гибельный берег.

Образ Геммалии стал неотделим в его сознании от образа Гилфорда. О чем бы он ни размышлял, разум вновь и вновь тщетно пытался примирить страсть, что звучала в услышанных Линдбладом словах молодой гречанки, и равнодушие, что царило, как она утверждала, в ее сердце.

Баронета бросало, как маятник, от страха к упованию; никогда еще он так не сожалел, что Гилфорд далеко, тем более сейчас, когда он имел причины считать, что друг его был знаком Геммалии. В желании увидеть его была теперь и надежда больше узнать о возлюбленной и приподнять покров ее тайны. Наконец долгожданный миг настал; Гилфорд и Линдблад, расставшиеся три года назад, упали друг другу в объятия и долго стояли молча, растроганные до слез.

После первых излияний дружеских чувств оба по очереди рассказали о приключениях, пережитых за годы разлуки. Гилфорд был участником достопамятного возрождения Греции. Он яро преследовал славу и всегда встречал опасность лицом к лицу. Он первым ворвался в бастионы Афин и неустанно сражался со свирепыми мусульманами. В Эпире Гилфорд, дравшийся бок о бок с прославленными вождями греков, вместе с горсткой героев обратил в бегство необузданные орды Хуршид-паши. Был он и среди храбрецов, которые на пылающих брандерах превратили в пепел оттоманский флот. Сам Одиссей рукоплескал его мужеству; лорд Байрон, гордясь соотечественником, вознамерился повторить его подвиги; вот что узнал сэр Чарльз от друга, хоть тот и выказывал скромное нежелание чересчур много говорить о себе; но во всех его захватывающих повествованиях Линдблад не услышал ни слова о Геммалии; Гилфорд молчал о ней… «Уж не пытается ли он скрыть, что у него на сердце? — подумал Линдблад. — О нет! я знаю его слишком хорошо; он не утаивает от меня ни единой мысли; возможно, он ждет, что я заговорю первым, побуждая его тем самым поделиться со мною сокрытыми в глубинах души сердечными секретами. Дружба способна принести утешение, но порой приходится силой вырывать болезненные признания; что ж, расспросим его…»