Читать «Одна история» онлайн - страница 19

Не в состоянии продолжать дискуссию, начинаю одеваться. Потом говорю себе: «Она теплая, нежная, она меня любит, сама зовет в постель, нас хватает надолго, по мне – она вовсе не фригидна, о чем тут говорить?»

* * *

Мы обсуждаем все на свете: в каком состоянии пребывает этот мир (хуже некуда), в каком состоянии находится ее брак (хуже некуда), каковы общие черты и нравственные ценности Деревни (хуже некуда) и, наконец, какова природа смерти (хуже некуда).

– Не странно ли? – размышляет она. – Моя мать умерла от рака, когда мне было всего десять лет, и я о ней думаю лишь за стрижкой ногтей на ногах.

– А о себе?

– Чтоский?

– О себе – как ты будешь умирать.

На короткое время она умолкает.

– Смерть меня не страшит. Просто обидно будет не увидеть дальнейшего.

Чего-то я недопонял.

– Ты имеешь в виду загробный мир?

– Ну нет, ни во что подобное я не верю, – твердо отвечает она. – Зачем такие неприятности? Люди, которые при жизни старались держаться друг от друга подальше, вдруг оказываются вместе, как за ненавистной партией в бридж.

– Не знал, что ты играешь в бридж.

– Я не играю. Разве в этом дело, Пол? Вообрази: все эти люди, которые делали тебе гадости, опять замаячат у тебя перед глазами.

Тут я делаю паузу; ее заполняет Сьюзен.

– У меня был дядюшка, дядя Хамф. От Хамфри. Меня отправляли погостить к нему и тете Флоренс. После смерти мамы, когда мне было лет одиннадцать-двенадцать. Тетя уложила меня спать, поцеловала на ночь, поправила одеяло, выключила свет. И как только я начала засыпать, край кровати просел под какой-то тяжестью: это дядя Хамф, воняющий сигарами и бренди, тоже пришел за поцелуем на ночь. А в следующий раз осведомился: «Знаешь, что такое французский поцелуй?» – и не успела я ответить, как его мерзкий язык оказался у меня во рту и забился там, как рыба. Надо было прямо тогда его откусить. Так продолжалось каждое лето, пока мне не исполнилось шестнадцать. Нет, я понимаю, что бывает и хуже, но, вероятно, именно после этого я и стала фригидной.

– Не наговаривай на себя, – упорствую я. – А этому гаду одна дорога – в пекло. Если на свете есть хоть какая-то справедливость.

– Справедливости нет, – отвечает она. – Ее не существует ни здесь, ни в других пределах. А загробный мир – это, видимо, невероятных размеров бридж-клуб, где дядя Хамф объявляет шесть без козырей, берет все взятки и требует себе в награду французский поцелуй.

– Ты, как видно, глубоко вникла в эту область, – поддразниваю я.

– Дело вот в чем, Кейси-Пол: если хоть в каком-нибудь из миров такой человек останется в живых, это будет кошмар, сущий кошмар. А чего мы не пожелаем своему врагу, того едва ли можем хотеть для себя.

* * *

Не знаю, когда у меня появилась эта привычка – вне сомнения, где-то на раннем этапе – сжимать ей запястья. Возможно, поначалу это было как игра: проверить, смогу ли я обхватить их большим и средним пальцем. Но я делал это все чаще. Она протягивает ко мне кулачки, говоря: «Стисни мне запястья, Пол». Я обхватываю их разом и сжимаю что есть мочи. Смысл такого касания не требовал слов. Этот жест ее успокаивал, передавал нечто от меня к ней. Вливание, перекачивание силы. И любви.