Читать «Правда о допетровской Руси» онлайн - страница 68

Как, например, Иосиф Владимиров, по мнению которого лишь правдивое следование натуре позволит художнику создать ценное произведение. Потому надо знакомиться с достижениями Европы, с «майстротой иностранных художеств»… Так сказать, для самосовершенства.

Еще более известен Симон Ушаков, вся жизнь которого приходится на допетровскую эпоху (1626–1686). Очень это был разнообразный мастер: писал фрески, иконы, миниатюры, резал гравюры. И занимал он весьма высокое положение: знаменщик в Серебряной палате, с 1664 года – «жалованный изограф» в кремлевской Оружейной палате, то есть официально признанный художник, которому казна деньги за художество и платит.

Ушаков последовательно считал, что художественный образ – зеркало, отражающее истинную, горнюю красоту. «Не Бог ли убо сам и сущим естеством учит нас художеству иконописания?» То есть сам Божий мир видел художник прекрасной картиной, написанной Самим Богом. Эту (вполне реальную!) картину художник и должен перенести на полотно!

Что же до парсуны, то во второй половине XVII века это совершенно обычное явление: парсун становится очень много, особенно с 1680-х годов. Мы знаем много изображений людей того времени: царя Федора Алексеевича (с затаенной улыбкой, словно бы смотрящий внутрь самого себя), Натальи Кирилловны и Льва Кирилловича, сделанные в эпоху, когда она воспитывалась в доме Матвеева.

Духовные лица были против? Ничего подобного! Двинская летопись повествует, что в 1698 году архангельский архиепископ Афанасий «призвал живописца-персонника Степана Дементьева сына Нарыкова и заставил свою архиерейскую персону написать, которую он на картине, смотрючи на него, архиерея, обрисовал и все подобие сущее лица его и провохрил фибрами (красками. – А.Б.), какими надлежит, слово в слово, и оставил у него, архиерея, во внутренней келье сушить; а в иной день приехав, оное же архиепископское персонное лицо, попровивши на готово, взял с собой; протчее дома дописывал».

Возможно, с отцов Церкви парсуны писались нечасто, иначе для чего бы летописец так подробно описывает сам процесс (видимо, еще малознакомый)? Но, впрочем, мы ведь ничего не знаем об архиепископе Афанасии: может быть, этот честолюбивый человек хотел, чтобы обстоятельства его жизни всем становились известны?!

Но главное – творения писателей и художников в XVII веке приобрели индивидуальные, личностные черты; отступление от недавно еще незыблемого канона. Тут, правда, и речи нет о прыжках из первого месяца беременности в девятый, все идет достаточно спокойно. Никто, скажем, не собирает иконописцев и не велит им под угрозой кнута и Сибири за три дня освоить основы европейской живописи, не пишет по этому поводу устрашающих указов, не собирает по всем городам еле грамотных, не способных к живописи юношей и не отправляет их в Европу с тем же требованием – в кратчайшие сроки освоить весь вековой опыт европейской живописи! А кто не освоит – сгноить его в Сибири, запороть, отнять поместья, сослать, искоренить, развеять по ветру… Да, всех этих страстей нет и в помине! «Зато» есть постепенное собирание способных к живописи и любящих живопись юношей, есть постепенное же освоение чужих достижений – без рывков, по мере способности освоить новое. Тихо едут, зато как далеко будут русские живописцы! В 1680-е годы написаны портреты Софьи, Голицына, Натальи Кирилловны, Петра; в 1690-е годы написаны портреты Артамона Головнина, Никиты Зотова, Апраксина, Федора Юрьевича Ромодановского, Гордона, Франца Лефорта… Впрочем, перечислять уже придется долго тех, чьи портреты написаны в это десятилетие. Это уже не парсуны, не портретоподобия переходного периода, это настоящие портреты, ни по манере, ни по уровню исполнения решительно ничем не уступающие европейским.