Читать «Правда о допетровской Руси» онлайн - страница 28

Интересно, почему это обстоятельство игнорирует В.О. Ключевский, но отмечает С.Г. Пушкарев?

Я лично вижу тут только одну закономерность: достаточно признать, что весь XVII век шла ломка традиционного уклада, труднейший отказ от привычных стереотипов, пересмотр всего национального сознания, и тут же не оказывается места для Петра. В смысле, не остается для него того места, которое отводит этому человеку традиционная российская историография. Где он, «великий реформатор», если «его» реформы шли сами собой целое столетие до него? В чем ценность проделанного им, если Россия вскинулась на дыбы не по его воле, а сама собой, в силу исторической необходимости, и чуть ли не за век до Петра? Что он сотворил столь важного?

По-видимому, сохранить лилейное отношение к Петру и его реформам для историков поколения В.О. Ключевского столь необходимо, что им просто «приходится» не замечать и никак не анализировать того, о чем они сами же пишут. Пусть Московия XVII века остается чисто тяглой, сугубо средневековой, до невероятия дикой… чтобы потом ее просветил Петр; чтобы было откуда ее вытаскивать. Чтобы оправдать все преступления Петра и все жертвы, понесенные несчастной страной.

Глава 2. Государственный монолит

Русская государственность молода, и уж тем более в Московии. Жители Московии XVII века – потомки тех, кто всего 6–7, от силы 10 веков жил в условиях государства. Такой карликовый стаж население Переднего Востока прошло еще в эпоху строительства пирамид; население Китая – в эпоху Западной Чжоу, за 10 веков до Рождества Христова.

Опыт истории показывает, что за этот срок люди не успевают проникнуться необходимостью общественной дисциплины. Молодое государство вынуждено действовать жестоко и прямолинейно, не столько привлекая, сколько попросту ломая людей.

Не случайно государство в Московии очень похоже на государства Китая, Индии или даже на государства Древнего Востока.

Такое государство изначально мыслится как огромная корпорация, в которой нет ни одного человека, свободного от этого колоссального объединения. А государство в лице своих чиновников, конечно же, не имеет никаких ограничений при вторжении в человеческую жизнь и судьбу, при решении вопросов – сколько и чего взять от частного человека для решения своих задач.

Если человек ничто, а община или корпорация – все, то ведь тогда и государство – это тем более все, потому что государство – это ведь сверхкорпорация! Куда человеку до его почти космического величия! И действительно, отдельный человек на Востоке буквально корчится, раздавленный громадностью и мощью государства, а государство отнюдь не стремится избавить отдельного человека от осознания своего ничтожества.