Читать «Правда о допетровской Руси» онлайн - страница 17

Был, например, случай в 1669-м, когда «великий государь указал стольника князя Григория Оболенского послать в тюрьму за то, что у него в воскресенье на дворе его люди и крестьяне работали черную работу да он же, князь Григорий, говорил скверные слова».

Не сомневаюсь, что после этого случая не один помещик говорил «скверные слова» в адрес правительства, но ведь случай очень назидательный!

Владельческие крестьяне были кем угодно, но не рабами, их «крепость земле» вовсе не означала одновременной «крепости владельцу». Помещики и владельцы вотчин нарушали права владельческих крестьян – продавали их без земли, меняли на холопов, разбивали семьи. Историки справедливо отмечают, что таких случаев становится больше только к самому концу XVII столетия. По мнению В.О. Ключевского, это признак нарастающего закрепощения, симптом того, что все идет к полному превращению владельческого крестьянина в вещь. И боюсь, что это один из тех пунктов, по которым невозможно согласиться с В.О. Ключевским.

В конце концов, это не кого-нибудь, а самого что ни на есть натурального Патриарха всея Руси велено было считать рядовым монахом и отправить в дальний монастырь в ссылку, когда он вошел в конфликт с Алексеем Тишайшим. В конце концов, не кого-нибудь, а боярыню Морозову и княгиню Урусову сгноили в земляной тюрьме в Боровске – двух женщин, и по рождению, и по фамилиям мужей принадлежавших не просто к дворянству, а к высшей феодальной аристократии и лично знакомых с царем.

Я специально привел примеры бессудной расправы, совершившейся по личному приказу царя, те случаи, в которых не очень понятно, о чем идет речь, – не о пресловутом ли нарушении прав?

Что ж удивляться тому, что права владельческих крестьян время от времени оказывались нарушены?

Во-вторых, каждый случай такого рода нарушения был не случаем обычной повседневной практики, а актом нарушения закона – со всеми вытекающими последствиями. И помещик, разлучавший супругов, чтобы повернее добраться до понравившейся ему молодки, и вотчинник, менявший крестьянина на холопа, очень хорошо знали, что они преступники и что, если они не поберегутся, их действия вполне могут иметь для них же самих весьма плачевные последствия.

Правительство таких и ссылало, и секло кнутом, и, уж во всяком случае, отнимало поместья, а с ними – и средства к существованию и общественному положению. Потому что закон владельческого крестьянина защищал.

В-третьих, служилое сословие, конечно, наращивало масштаб эксплуатации крестьян, сидевших на их земле, и, наверное, очень хотело бы получить полное право владения крепостными, как античными рабами. Но осмелюсь утверждать, что никакой «исторической неизбежности» в таком повороте дел вовсе не было. Была возможность, но и только.

Весь вопрос и состоял в том, каким образом распорядится страна сама собой на крутом повороте истории. Только от этого зависело, что станется с владельческими крестьянами – получат ли они свободу, и на каких условиях, или останутся «в крепости»? И тоже еще вопрос, в какой именно крепости – в крепости земле или владельцу?